Он пошел обратно и быстро запутался в лабиринте одинаковых улочек и переулков. Он три раза находил гостиницы, но все они оказывались не той, когда он подходил ближе. Время шло, было уже наверное, часа два дня. Валентин понял, что так и не найдет гостиницу, и ему стало грустно, когда он подумал о Карабелле, о прикосновении ее пальцев к его руке, о быстроте ее рук, когда она бросала ножи, о блеске ее темных глаз. Но что пропало, то пропало, и что пользы оплакивать потерянное. Придется искать новую гостиницу и новых друзей, пока не стемнело.

Он повернул за угол и оказался на рынке.

Это было обширное пространство, почти столь же громадное, как и Золотая Площадь, только здесь не было дворцов с башнями и отелей с золотыми фасадами, а лишь бесконечные ряды крытых черепицей навесов, открытых скотных дворов и лавчонок. Здесь были все ароматы и все зловония мира и выставлена для продажи половина мировой продукции. Валентин очарованно окунулся в это. Под навесами на громадных крюках висели туши мяса. Другие навесы занимали мешки с пряностями. В одном загоне были поразительные птицы-прядильщицы, поднимающиеся выше скандаров на своих несуразно ярких ногах; они клевали и лягали друг друга. В другом были цистерны с блестящими змеями, свивающимися и изгибающимися, как потоки злобного пламени. Вот место для общественных писцов, которые писали за неграмотных, а тут – менялы, быстро обменивающие деньги дюжины миров, а здесь ряд совершенно одинаковых ларьков с сосисками, в каждом – вроде бы одинаковые лимены крутили вертела над дымящимися углями.

Тут и предсказатели судьбы, и колдуны, и жонглеры, только не те, кого знал Валентин, и сидящие на корточках рассказчики, повествующие за несколько медяков о сложных и малопонятных приключениях Лорда Стиамота, знаменитого Короналя, жившего восемь тысяч лет назад, деяния которого уже стали мифом. Валентин послушал минут пять, но не уловил смысла рассказа, который приводил в такое восхищение пятнадцать или двадцать бездельников. Он прошел дальше, мимо балаганчика, где золотоглазый вруон наигрывал на серебряной флейте несложную мелодию, чтобы очаровать какое-то трехголовое существо в плетеной корзинке, мимо ухмыляющегося мальчишки лет десяти, зазывающего его играть в раковины и бусы, мимо ряда разносчиков, продающих флаги с изображением горящей звезды Короналя, мимо факира, подвешенного над чаном с каким-то мерзким горящим маслом, мимо ряда толкователей снов и перехода забитого продавцами лекарств, мимо моста переводчиков, мимо продавцов драгоценностей и, наконец, повернув за угол, где торговали всевозможной одеждой, дошел до скотного двора, где продавались верховые животные.

Сильные пурпурные животные стояли бок о бок с сотнями, если не тысячами, стояли спокойно и равнодушно смотрели на все, что происходило перед их мордами. Здесь что-то вроде аукциона, но Валентин нашел, что разобраться в нем так же трудно, как и в легенде о Лорде Стиамоте. Продавцы и покупатели стояли двумя длинными рядами лицом друг к другу и делали рубящие жесты по запястьям, гримасничали, постукивали сжатыми кулаками и делали внезапный рывок локтем назад. Не произносилось ни одного слова, однако общение было явно на высоте потому что писцы, стоящие позади рядов, все время записывали акты продажи и запись подтверждалась отпечатками пальца, окунутого в зеленые чернила, а торопливые писцы привязывали то к одному, то к другому животному бирку со штампом Лабиринта Понтификса к бедрам. Идя вдоль линии аукциона, Валентин наконец нашел Шанамира, который с полной яростью стучал кулаками, дергал локтями и рубил покупателя по запястью. Через минуту все было кончено, и мальчик выскочил из ряда с радостными воплями. Он схватил Валентина за руку и в восторге завертелся вокруг него.