Потом были суматошные годы семейной жизни – прописка Пашки в Москве, мучительный размен родительской квартиры Лиды, ссоры с родителями, не одобрившими зятя, примирения, поиски работы, очередь на кооператив и, наконец, переезд сюда, в новый долгожданный дом. Только уже без Пашки.

Для Лиды измена мужа не стала страшным ударом или откровением. Она спокойно перенесла бы его роман на стороне, закрыла бы глаза. В принципе ей было наплевать на то, кто с кем спит, включая мужа, – она была слишком уверена в себе и знала, что Пашка от нее никуда не денется. От таких женщин, как она, не уходят. Изменяют, но не уходят. Это она может уйти, а он – никогда. Но вот чего она никак не могла понять и никак не ожидала, с чем не смогла смириться и что резануло ее так больно – так это то, что Пашка уйдет к ее собственной двоюродной сестре, которую Лида никогда ни во что не ставила и к которой относилась в лучшем случае с жалостью. Она не могла предположить, что он не просто изменит, а влюбится по-настоящему, с той силой, которую Лида никогда не знала. Сестра, Ирина, появлялась на всех праздниках и потом пропадала. Эта тихая женщина, с точки зрения Лиды, не могла вызвать такое сильное чувство, как любовь. И уж точно к ней нельзя было воспылать страстью. ТАКАЯ женщина могла вызвать только жалость.

Ира ходила в длинных вязаных юбках в пол, неумело скрывая свои некрасивые, полные ноги. Она никогда не пользовалась косметикой, не красила волосы, ничего с собой не делала. Заматывала хилый пучок на затылке, подбирала невидимками с боков и всё – уже готова. Потрескавшиеся губы, невыщипанные брови, маленькие, глубоко посаженные глазки. Лида часами рассматривала фотографии с семейных торжеств, на которых эта двоюродная сестра оказывалась в самом дальнем ряду, пятно, а не лицо, и ничего, ну ничего привлекательного в ней не видела. Одни недостатки. Помыть, покрасить, переодеть, и то не факт, что что-то приличное получится – тетка и тетка, каких тысячи. Ну почему она вечно ходит в этих трикотажных юбках, обтягивающих крутые бока? Юбки Лиду особенно раздражали, прямо до истерики доводили. По сравнению с Лидой Ира была никем. Вот это и ударило по Лидиному самолюбию, женской сущности. Как мог Пашка уйти к этой? Если бы он изменил ей с молодой красавицей или польстился на деньги, карьеру, положение, Лида бы его поняла. Но тут она отказывалась понимать. О том, что Пашка бросил не только ее, но и сына, Лида даже не подумала. Валерка в этой связке отсутствовал.

Но это было потом, много позже, когда уже все было кончено – и семейная жизнь, и вообще какие-либо отношения. Лида ложилась спать, закрывала глаза и представляла себе лица Паши и Иры. Изводила себя воспоминаниями, от которых не могла избавиться. Каждый вечер, каждую ночь она вытаскивала из памяти – по крупицам, по обрывкам, все, что было связано с ним и с ней. Эта привычка, как счет овец перед сном, граничащая с мазохизмом, стала для Лиды ритуалом – изматывающим, вытягивающим всю душу.

Она не могла простить мужу то, как он ушел. Пашка тогда пропал. Не вернулся из института, где работал младшим научным сотрудником. Лида даже не начала беспокоиться, и на следующий день сердце не дрогнуло. Он и раньше пропадал у друзей на пару дней. Только через неделю она позвонила в институт и попросила Пашу к телефону. Но какая-то дура лаборантка повесила трубку, и больше к телефону никто не подходил. Лида поехала в институт, однако дальше проходной не прошла. Институт, в котором работал Пашка, был закрытым – никакой информации, никаких посторонних. Лида устроила скандал, показывала паспорт с печатью загса, но ничего не добилась. Ей даже не сказали, ходит Пашка на работу или нет.