Я знаком с молодым человеком по имени Гарри и девушкой по имени Джорджиана (как ни странно, это их подлинные имена), которые поженились в те счастливые радикальные предвоенные времена, когда в воздухе пахло экспериментом. Надо понимать, что, как только первый прилив смущения схлынул, Гарри и Джорджиана могли бы оказаться «в свободном плавании». Узы этой пары оказались исключительно крепки, они были исключительно конгениальны и благополучно сохранили прелесть отношений первые четыре года семейной жизни.

А потом они совершили два открытия: что они по-прежнему любят друг друга и что время, когда в целом мире для них не существовало других мужчин и женщин, прошло. Эти два открытия волей обстоятельств совпали с их внезапным приездом в беспечный и веселый Нью-Йорк. И Гарри по роду своих занятий оказался вовлечен в ежедневные контакты с десятками очаровательных и свободных молодых женщин, а Джорджиане начали уделять внимание с полдюжины очаровательных и свободных молодых мужчин.

Казалось, их брак вот-вот разобьется о скалы. Мы отвели им полгода, самое большее – год. Чувствовалось, что дело слишком плохо, ведь по большому счету они любили друг друга, но, несомненно, были обречены волей обстоятельств, – кстати говоря, они и по сей день счастливо живут вместе и собираются прожить так вечно.

Думаете, они решили, что лучший способ сохранить друг друга – верность на добровольной основе? Нет. Или же они договорились не вмешиваться в жизнь друг друга? Тоже нет. Наоборот, они принялись истязать друг друга, ввергая себя в состояние дикой, безрассудной ревности, и это полностью решило проблему менее чем за неделю.

Что бы там ни утверждали сентименталисты, ревность – величайшее доказательство и опора любви. Гарри и Джорджиана, ведомые неумолимой логикой ревности, – несчастной, оскорбленной, древней ревности – были вынуждены пойти на уступки друг другу. Они сошлись на том, что единственный разумный путь для них – всегда и всюду быть вместе. Ни Гарри не встречается с женщинами наедине, ни Джорджиана не принимает мужчин, если Гарри нет рядом. Женщины за шестьдесят и мужчины за восемьдесят – не в счет.

Теперь Гарри не говорит: «Как, ты против того, чтобы я сводил Клару в театр? Что за ерунда! С чего это? Ведь ее муж – один из моих лучших друзей!»

А Джорджиана не парирует: «Как, ты бесишься из-за того, что я сидела рядом с Огастесом? Что за ерунда! С чего это? Ведь у него на макушке три волосины в два ряда!»

Им известно, что жены лучших друзей и мужчины с тремя волосинами в два ряда – опаснее всех прочих. Кто угодно может защитить свой кров от вторжения Аполлона и Венеры, но вот за косолапым увальнем и дамой с честными веснушками надо следить в оба.

Если Гарри отправляется в поездку, Джорджиана едет с ним. Смешанные вечеринки они посещают только тогда, когда могут пойти вдвоем, и стоит возникнуть хоть малейшему намеку на ревность, оба не сводят друг с друга глаз.

Можно подумать, что я здесь описываю взаимное добровольное рабство – этакие «подкаблучник» и «душечка», – однако в случае Гарри и Джорджианны, поскольку они оба крайне взвинченные и чрезвычайно привлекательные молодые люди, это положение имеет неоценимое преимущество и срабатывает превосходно.

Родовой опыт (этот выживший из ума старикашка, у которого в голове изредка всплывает несколько готовых истин) обнаруживает некоторые моменты, ужасно неблагоприятные для утвердившейся моногамии. Два самых очевидных из них – огромная разница в возрасте и окружающая обстановка чрезмерных алкогольных возлияний. Оба фактора проявляются в основном среди состоятельных классов.