– О! Здорово! Нинуля! А ты как здесь?

– Я! Я! Я!.. учусь я здесь и живу… – у меня в горле аж заклинило.

– Девчонки! Привет! – вдруг говорит он всем. – А вот это горе, которое пять лет тому назад было ещё и девушкой, – и показывает на меня. – обозвало как-то меня хамом трамвайным! Я это до сих пор помню!!! Просто меня в моей жизни никто и никогда так не обзывал!!! Ты давай, не пропадай! – Он ещё раз чмокнул меня в щёку. – Я спешу! Пока!

И заскочил за дверь гостиницы. А мы остались стоять, разинув рты, посреди улицы.

Правда, потом эту новость кто только кому не рассказывал и мой рейтинг в «Сайгоне» сильно повысился, но это уже другая песня.

Прошло опять много лет.

Следующая встреча была из другой оперы.

Лето! Москва. Шумит! Олимпийские игры! Мне заранее достали билет на бокс. Правда, на страшной верхотуре, на галерке в Олимпийском. Я себе представила, как я там сижу, а внизу букашки руками в перчатках махают, но собралась пойти. Нужно было на стадионе духа олимпийского глотнуть…

И вдруг как гром среди ясного неба прозвучало на всю Москву!

УМЕР ВЛАДИМИР ВЫСОЦКИЙ!!!

Москва аж вся зацепенела! Я к этому времени так привыкла к тому, что ЛИЧНО ЗНАКОМА, что мою историю про это знал каждый мало-мальский мой приятель. Телефон у меня трещал без перерыва с утра и до ночи целых два дня, как будто я была его близкой родственницей. В связи с таким делом, один мой друг Ежи Ращевский, решил, что я ОБЯЗАНА быть на панихиде в театре, и достал нам двоим пропуск.

Какой Бокс! Туда я естественно, не пошла…

Мы договорились с Ежом, что встретимся внутри метро Таганская в десять утра. Но я к тому времени была уже человеком состоявшимся, имела мужа и нехилые деньги. И как это «наше величество» поедет в метро? «Наше величество» поехало на такси! А такси довезло это сраное величество только до моста под Садовым кольцом, а дальше сами, мадам, сами… Я и пошла… сама. Дошла до тыла театра, а дальше милицейский кордон! Не пущають, гады! Меня!!! И не пущають к Высоцкому!!!

Я давай башкой своей тупой и гордынной крутить туда-сюда, ругая себя последними словами. Смотрю, а народ тоже пытается как-то прорваться. Два молодых человека подались вглубь соседнего двора. Я поперлась следом, а там вместо забора натянута сетка-рабица, но есть вариант ее перелезть!

Они-то ребята, да ещё и в штанах, им проще, а я дура в новой юбке. И что вот делать? Полезла следом на забор. Туда залезла, сижу сверху как на коне, забор качается, сетка. Думаю – счас как навернусь с этой верхотуры, мало не покажется. Стала ногу переносить через сетку, а юбка зацепилась, да так основательно, я вам дам. Я ногу перекинула и вдруг оборвалась и на юбке повисла! Представляете! Но как гордо повисла, как на такси приехала! Дура! Висю и кукарекаю:

– Люди! Помогите! Снимите меня!!!

Слава Богу, пришли два местных алкаша и вдруг говорят:

– Деваха! На бутылку дашь, сымим!

– На две дам! – кричу я, вися, как мокрые подштанники, на этой сетке.

Алкаши принесли лестницу. Настоящую, крепкую лестницу, приставили рядом и полезли по ней ко мне наверх. А я висеть-то висю, но ценные замечания отпускаю, по ходу пьесы:

– Мужики. А у вас ещё одна лестница есть?

– Есть! – говорят.

– А вы вторую лестницу притащите, на ту сторону забора опустите, и бабки с народа снимайте. Вам не на одну бутылку народ накидает.

– О! Точно! Васек, беги за второй лестницей!

Васек быстренько соскочил, и приволок вторую лестницу.

Снимали меня хором. И два алкаша и ещё набежавший народ, который понял, что, кажется, тут что-то светит!