Вот к какому человеку привел Якима Серый. И вот какого авторитета воочию увидел Яким.

Собственно, в облике Мамая не было ничего ужасающего. Голый череп с тюбетейкой на темени, плоское татарское лицо в оспинах и сеткой морщин возле глаз, мясистый нос и тонкие бесцветные губы. Многие дворники-татары, коих на Москве обреталось весьма значительное количество, были намного страшнее. Особенно дворник их приюта Мухамметдин, которого лишь стоило назвать Мухой, как он мгновенно выходил из себя и начинал гоняться за ребятней, дико вращая глазами и ругаясь на чем свет стоит.

Мамай, когда Серый представил ему Якима, коротко и остро глянул на него и бросил:

– Обущить. Научить дыраца и сытырелять. Пыраверить вы деле…

Обучать драться Якима не было необходимости. Приют обучил его этому с пеленок.

Обучать стрелять тоже долго не пришлось. Глаз у Якима был зоркий, парень он был смекалистый, и в скором времени он владел подаренным Сергеем «наганом» как заправский стрелок.

Ну а проверить в деле… Скоро представилась и такая возможность.

Потом было еще дело. И еще…

А вскоре они с Серым попали в засаду. Брали на гоп-стоп одного заезжего «купца», про которого фраера им накололи, что тот поедет обратно к себе в Питер с большой мошной. Оказалось – полицейская подстава. Его с Серым повязали на деле с поличным.

Центральная московская тюрьма приняла непутевых сыновей равнодушно, на своем долгом веку она повидало и не такое.

Централка – и ночи, полныя огня,
централка – зачем сгубила ты меня?

Следствие по их делу заканчивалось, ведь у следаков с доказательствами был полный ажур. Прокурорские потирали руки – взять двух весовых фартовых на гоп-стопе и пришить обоим разбой было делом не частым. На горизонте уже маячила сессия Окружного суда и хороший срок лет в восемь-десять лет каторжных работ.

Централка – я твой бессменный арестант,
погибли юность и талант…

А потом грянула февральская революция. Пришла свобода, ввергнувшая страну в хаос, и как следствие того, была объявлена амнистия. Поначалу власти выпускали заключенных осторожно, лишь мошенников с карманниками, а потом из острога стала выплывать рыба и покрупнее – жиганы с уркаганами. Своего часа терпеливо дожидались Серый с Якимом, зная, что за той стороной забора Мамай не бездействует.

В начале марта выпустили политических.

А потом в Московской уголовке случился пожар. Сгорели дела многих московских уркачей, в том числе и Якима с Серым. Мамай, воспользовавшись случаем, нанял ушлых присяжных поверенных и добился пересмотра дела Серого и Якима. И в августе семнадцатого друзья сделали Московскому централу ручкой.

Мамай приказал покуда затихариться. А то, что сказал Мамай – закон!

Промышляли по малому, баловство одно: чистили квартиры съехавших за границу буржуев, ходили с Мамаем на толковища, выполняли разные его поручения, трясли должников…

А потом Мамай получил маляву из Казани. То бишь, телеграмму. В ней было написано:

Мама доехал благополучно обстоятельства вынуждают пробыть здесь еще три-четыре дня Александр.

Телеграмма была от самого Савелия Родионова, а это означило, что их ожидало новое дело.


Яким еще налил полстакана водки, выпил с аппетитом и захрустел огурцом, продолжая поглядывать на сверток.

Да, участие в деле, которое им с Серым предложил Мамай, могло принести в случае фарта славу и несомненный авторитет в воровском мире. Шутка ли: вскрыть Государственный банк, в котором скопилось золото бывшей империи. Им с Серым отводилась роль боевиков, а Мамай занялся привлечением специалистов. И он нашел их, лучших, с которыми, по его словам, можно было провернуть «итэ ниболшое дилцэ».