Клавдий злорадно усмехнулся и бросил через плечо, удаляясь.

– Примерь другое выражение лица. Более любезное.

Машинально элланка взглянула на себя в отполированную до зеркального блеска настенную плиту – брови сурово сведены, у плотно сжатых губ строгие складки, глаза мрачные.

– Я и не хочу быть любезной. – Произнесла она вслух. Но улыбнуться все же постаралась. Получилось еще хуже. Лицемернее.

– Надоело, – решила Арэлл и пошла к себе.

Гай, встретил ее пристальным взглядом. Но, естественно, ничего не сказал.

– Завтра мы идем на праздник, посвященный лурии Лолле. – В голосе Арэлл прозвучала досада, но она не потрудилась ее скрыть. – Последнее время я занимаюсь исключительно тем, что присутствую на празднествах!

Последний пир, который давал сенатор Витрувий Анней в честь наследника и его невесты был просто чудовищным. Арэлл с содроганием вспоминала ящериц, облитых медом, павлиньи яйца, жареных улиток, огромного кабана, начиненного жареными дроздами, но особенно омерзителен был заяц, украшенный крыльями, изображающий Пегаса. Все это лежало на литых золотых и серебряных блюдах. И, пожалуй, поднять одно такое блюдо человек не смог бы в одиночку.

Смотреть на обжирающуюся знать было противно и элланка с трудом сдерживалась, чтобы не запустить чем-нибудь потяжелей в физиономию консула [18] Аврелиана, сидящего напротив. Он ел так, словно совершал общественно важное дело – нечто вроде заседания в сенате. Отдавался процессу насыщения со страстью, потел от усердия, сопел, чавкал и к тому же считал своим долгом развлекать соседку занимательной беседой. После этого обеда у нее на неделю пропал аппетит, а стоило закрыть глаза, как сразу же перед мысленным взором возникали жующие морды с лоснящимися щеками и маслеными губами.

И вот теперь предстояло пережить еще один праздник. Боги, дайте сил перенести его и не сделать какую-нибудь глупость.

На следующий день, едва только стемнело, Арэлл, одетая в новый хитон с золотым шитьем по краю и полупрозрачную паллу, полулежала в носилках рядом с Лоллой. Будущая золовка, почти не видимая в душном полумраке, ерзала от нетерпения на подушках, цепляясь своими жемчугами за одежду элланки и болтала без умолку. О том как она счастлива, какой у нее замечательный брат, и как приятно прокатиться ночью на корабле. Слушая легкомысленное трещание, Арэлл впала в легкое равнодушное оцепенение и с трудом подавляла нервную зевоту.

Носилки чуть покачивались, полоски света просачивались сквозь неплотно задернутые занавески, слышалось сдержанное гудение толпы, и крики солдат, требующих освободить дорогу.

Как всегда, в самый неподходящий момент потянуло в сон, но приходилось тащиться на глупый праздник. Изображать там веселье и удовольствие. «Зачем я притворяюсь?! Зачем вообще согласилась ехать?! Машинально. По привычке. Чтобы не быть одной. Чтобы не думать и не выискивать в привычных вещах признаки смерти».

И если бы действительно получалось забыться, почувствовать себя счастливой от ощущения причастности к великолепной публике, наслаждаться вкусной едой и необременительным флиртом. Так ведь нет, обязательно в самый неподходящий момент, – например во время умной беседы с цензором Тремулом Марцием, – вспомнится, что он содержит публичный дом, который часто используется для демонических оргий. И отвратителен станет этот любезный образованный человек, захочется немедленно сказать ему гадость.

Или консул Септимий. Прекрасный семьянин, нежный отец семерых детей, собиратель древностей – по приказу которого был убит второй претендент на его должность. Отравлен каким-то тонким ядом, не оставляющим следов. Все об этом знали, судачили между собой и потихоньку восхищались ловкостью, с которой все было проделано.