– Здорово, – он потер свою черноволосую выхрастую голову, а я подумал о том, что надо было его подстричь, пока мы были в термах. – Это ты так сделал… ну, мысленную связь?

– Это ты сам сделал. Переволновался, наверное.

Мальчишка сердито засопел и отшвырнул в сторону чернильницу, которую до сих пор сжимал в руке. Поправил свою тогу из простыни и покосился на меня.

– Деньги пересчитать надо. Что ж мы их зря, что ли, выиграли.

Как будто деньги выигрывали только для того, чтобы их пересчитывать. И особенно мне нравится это «мы».

– Считай, если хочешь.

Атэр оглянулся по сторонам, не обнаружил никого подозрительного, высыпал монеты на землю под деревом и принялся перекладывать их из одной кучки в другую, шепча что-то беззвучно. Похоже, это занятие развеселило мальчишку – хмуриться он перестал.

– Три тысячи сестерциев. – Атэр, наконец, закончил подсчет, разложив монеты аккуратными столбиками. – Неплохо! Теперь мы сможем купить одежду. И еду. Я, знаешь, с утра есть хочу. А ты мне даже пирожка не купил.

– Купил бы, если бы ты не свалял дурака с чернильницей.

Подросток поморщился, но возражать не стал, его тревожила какая-то другая мысль.

– Знаешь, три тысячи сестерциев это хорошие деньги. Не самые большие, но на них можно жить в достатке четыре месяца. Или даже пять. Только я не понимаю, ты же демон. Наколдовал бы нам богатые одежды. Или миллион сестерциев. Не нужно было бы идти в термы…

– Если бы мы не пошли в термы, ты бы не научился самостоятельно выходить на мысленную связь, – отрезал я. – И будь добр, не задавай лишних вопросов. Я знаю, что делаю.

Совершенно ни к чему мальчишке быть в курсе, нашей с ангелом системы воспитания бывшего Буллфера.

Атэр пожал плечами, поднял медный амулет атлета-неудачника и протянул мне.

– На. Держи, это часть твоего выигрыша.

– Можешь оставить его себе. Как сувенир.

Мальчишка задумчиво повертел в руках медальон, потер его краем тоги и повесил на шею.

– Я его Энджи подарю. Может, ему понравится.

Подари-подари. Тебе еще, дружок, предстоит выслушать не один десяток деликатных упреков на тему игры мечеными костями в общественном месте. Удивляюсь, как он вообще отпустил нас в термы обманывать наивных граждан. Что-то его светлость в последнее время стал чересчур рассеян.

– Ладно, – я сгреб монеты, аккуратно разложенные Атэром, оторвал от своей тоги-простыни кусок и завязал в него деньги. Получилось что-то, отдаленно напоминающее кошелек. Ничего, первое время обойдемся и таким. – Теперь идем.

В этом квартале было на удивление пустынно и тихо. Только в пыли у каменной стены, на самом солнцепеке, валялась собака. Она подняла голову, следя за нами сонным взглядом, зевнула. Потом, почуяв во мне демоническую сущность, попыталась зарычать, но передумала и снова уронила мохнатую голову на лапы.

Как оказалось, пес охранял (или делал вид, что охраняет) вход в лавку, где торговали дешевыми тканями, медными и серебряными украшениями, металлическими зеркалами, светильниками и прочей мелочью. Почтенный седовласый господин-торговец меланхолично взирал на то, как Атэр роется в его тканях, шлепая босыми пыльными ногами по гладкому камню пола. На меня он покосился только один раз и свое отношение к моей персоне выразил тем, что придвинул ближе к себе тонкогорлую вазу. Видимо, она была самой ценной в этом заведении.

– Гэл, смотри, берем вот эту тунику [15]. И эту тоже. А еще, гляди, ткань для тоги [16]. Очень красивая. А мне – пенулу [17]. Вот какая теплая. Покупай.

Атэр вывалил на прилавок передо мной целую гору тряпок.