В газете имелась и фотография – человек пятнадцать детей у знакомых ступеней, ведущих в школу. Лица пятерых пропавших обведены кружками.

– Ой, смотрите, а среди преподавателей Иван Савельевич, Галина Васильевна и наш биолог Войтевич! – показал на снимок Тема.

– А автор статьи! Только взгляните на подпись! – вмешалась в разговор Даша. – Олег Птицын! Что-то мне кажется, именно это имя стояло в адресной строке не отправленного письма Савельича.

– Ну точно, Птицын! – хлопнул себя по коленке Ромка. – Я же говорил – то ли Орлов, то ли Воробьев! У меня глаз – алмаз!

– Посмотрим адрес в почте у Савельича, – предложила Вика. – Наверняка он там есть. Что-то типа: Птицын, собака…

– Или Собакин, птица! – перебил Рома, и парни, переглянувшись, засмеялись.

– Возьму-ка статью с собой. Что-то во всей этой истории неладно, – Вика аккуратно вырвала из газетной подшивки пожелтевшую страницу и, сложив вчетверо, спрятала в карман синей форменной кофты.

* * *

– Можно Татьяну?.. – Галина Васильевна затаила дыхание. Она, пережившая и повидавшее многое и, казалось бы, навсегда заковавшая себя в непробиваемый панцирь, робела, набирая этот номер. Она знала его наизусть, но решалась набрать так редко…

– А кто ее спрашивает? – подозрительно откликнулся в трубке мужской голос.

– Это… ее мать…

В этот момент в комнату вошла Маша Вершинина с большой стопкой глаженого белья в руках. Увидев, что непосредственная начальница говорит по телефону, уборщица кивнула, словно прося не отвлекаться, и принялась укладывать белье в шкаф.

Галина Васильевна выслушала ответ и тихо перевела дух, стараясь, чтобы Маша не поняла, что в трубке уже давно звучат гудки отбоя.

– Танечка, как твои дела?.. – преувеличенно бодро заговорила она, создавая видимость нормальной беседы.

Отношения с дочерью являлись слишком болезненной тайной, и делиться ею с кем-либо, даже с Машей, было совершенно невозможно.

* * *

А на следующий день, после занятий, обнаружилось, что банка с глазами, которую спрятали в комнате мальчиков, под кроватью Темы, исчезла.

Выходит, за ними следили, их вещи обыскивали. А значит, происходящее уже никак не счесть забавой, увлекательной игрой в расследование. Все ребята как-то вдруг почувствовали себя на крючке.

– Может, пора линять? Ну, совсем, с концами? Тут становится как-то… – Ромыч поежился, наглядно демонстрируя, как стремно здесь становится.

– Вам легко, – покачал головой Андрей. Он стоял посреди комнаты, словно отделенный от ребят, сгрудившихся у Темкиной кровати. – Вас предки, если что, заберут, а нам с сестрой тут жить.

– И что же предлагаешь? – спросил Максим.

– Надо разобраться, что здесь происходит. Не хочу, чтобы с Надей что-то случилось.

– Да ладно. Нам в первый раз по носу щелкнули, а во второй, может, что посерьезней сделают! – испуганно оглядываясь, предположил Тема. – Что, если в следующий раз за нашими глазами придут?

– Да вы просто трусы! – Даша встала рядом с Андреем и гневно посмотрела на друзей. – Думаете только о себе! Савельич нам доверился, ждет помощи, а вы при первом признаке опасности как тараканы по щелям попрятались! Трусы! Жалкие трусы! Кстати, знаете, отступать некуда – я написала этому Птицыну!

Старые плакаты с изображением пионерской символики, коробки со сломанными куклами, смотрящими бессмысленными голубыми глазами, и паутина… паутина – столько, что складывалось ощущение, будто ее тут специально разводят и культивируют. Андрею казалось, что он попал на кладбище забытых вещей, и сам он – тоже вещь, такая же забытая и ненужная.