Я медленно вложил «Бритву» обратно в ножны и, глубоко вздохнув, глянул вверх, ловя лицом тусклые, жалкие лучи взошедшего солнца, чудом пробившиеся сквозь густые переплетения ветвей. Ну что ж, волк, о котором рассказывали бывалые сталкеры. Не будет мне сильно проще, чем тебе. И хоть не зубами буду я отгрызать собственную руку, но все кончится не одним ударом, как я рассчитывал.

Все будет гораздо хуже.

Извернувшись, я левой рукой достал из-за голенища правого берца свой второй боевой нож с полустертым клеймом «Сталкер» на клинке. Он вообще был изрядно потерт, этот нож, с множеством царапин по всей поверхности, включая рукоять. И метал я его, и могилы им рыл, и рубил всё, начиная от веток и заканчивая плотью врагов, как живых, так и мертвых, не желающих умирать до конца.

Только вот сегодня мне придется резать им не нечисть, встретившуюся на моем пути, а самого себя. Самым обычным ножом, который я не всегда успевал наточить как следует – зачем, если «Бритва» никогда не требует заточки и всегда идеально остра? Вот так порой нашему брату приходится расплачиваться за собственную лень…

Режущая кромка клинка у «Сталкера» была заточена как обычный нож, а бо́льшая часть обуха представляла собой мелкую пилу-серрейтор, которой удобно резать как веревки, так и жилистые шеи мутантов. Правда, надо признать, что я делал это слишком часто, забывая после затачивать ту пилу – уж больно кропотливое это занятие…

И сегодня мне предстояло за это расплачиваться по полной. Правда, не сейчас, а немногим позже. Сначала нужно разрезать мясо вокруг кости, и лишь потом начнется самое веселое…

Сжав зубами деревяшку, я с размаху сделал первый надрез…

Твою ж мать! Когда тебя бьют ножом, боль приходит не сразу. А вот когда ты сам себя режешь, да еще поперек мышечных волокон – совершенно другое дело. Видимо, нервная система не сигнализирует, а орет благим матом, мол, что ж ты делаешь, сволочь эдакая? Нельзя так! Противно природе и всей сущности человеческой резать самого себя!

Но я – резал. Выл, давя в себе этот вой, грыз обрубок ветки, чувствовал пену, стекающую с подбородка, словно у бешеной собаки, слышал в ушах бешеную барабанную дробь, отстукиваемую сердцем…

И продолжал резать.

Крови было относительно немного, плотно затянутый жгут хорошо делал свое дело. Основная проблема была в том, чтобы усилием воли держать за загривок собственное сознание, норовящее бросить меня в самый ответственный момент. Не любит оно, когда хозяину экстремально больно, и потому предпочитает свалить в такие моменты. Хрен тебе, гаденыш! Сидеть, паскуда!!! Так или иначе, я все равно закончу начатое, поэтому без фокусов, тварина, понял меня? Терпи вместе со мной, ведь ты – сознание сталкера, который ну никак не может тебя сейчас потерять…

Несвязные мысли беспорядочно роились в моем мозгу, словно пчелы, отравленные дымом. Но они были, и это хорошо. Ибо если ты еще способен думать, значит, можешь двигаться – то есть, в состоянии доделать начатое.

Нож несколько раз скребанул по кости. Я перевернул его и полустертым, практически тупым серрейтором принялся пилить кость…

Самое мерзкое и жуткое в этом занятии это вибрация, отдающая в локтевой сустав, и поднимающаяся выше, до самого мозга, казалось, готового взорваться от той вибрации. Я уже не потел, весь пот вышел раньше, пока я резал мясо на руке, со всех сторон обнажая кость. И пена с морды перестала падать – кончились слюни. Осталась лишь раздирающая язык сухость во рту, кровавые пятна, пляшущие перед глазами, эта вибрация, и мерзкий скрип ножа, вгрызающегося в кость… Привет тебе, трехлапый волчара! Теперь мы с тобой одной крови, потому что оба знаем цену освобождения от неминуемой смерти!