Элина зыркнула на него из-под колпака и направилась к двери с табличкой «Балкон для зрителей».

Экзаменуемые по списку выходили на сцену и читали заготовленные фрагменты. Анатоль пытался рассмотреть балкон. Колпака и балахона «ведьмы» видно не было.

«Наверное, – подумал он, – ушла. Надоело ждать…»

– Анатоль Манчин. Монолог Кандиллини из пьесы «Большой костер».

Он сглотнул и вышел на авансцену. Столики приемной комиссии стояли совсем близко.

Анатоль чуть поклонился, выдержал микропаузу и начал:

– Высокий суд…

И почти сразу увидел Элину. Она сидела слева и гипнотизировала его. А может, и колдовала, потому что слова вдруг застряли в горле.

«Не может быть! – успокаивал себя Анатоль. – На каждом шагу детекторы. И папа наверняка ее проверил…»

Элина поняла, что он ее видит, тонко улыбнулась и приоткрыла молнию на сумке. Из нее немедленно высунулась наглая черная морда и тоже уставилась на Анатоля.

И тут он разозлился.

– …Некоторые только прикидываются людьми! – Слова пробили пробку в горле. – Это только мираж! Морок!

Анатоль перестал думать о роли. О блистательном Т-Отсе и классической постановке 48 года. Он думал только о наглой сволочи, которая приперлась в его дом, украла внимание его отца, а теперь заявилась, чтобы сорвать его экзамен.

– Так темный омут покрывает ловушку смертельного водоворота тонким льдом! Так тарантул маскирует ловчую сеть лепестками магнолии! Не дайте себя обмануть, господа судьи!

Он повернулся к Элине и говорил с ней.

– Какова бы ни была оболочка, черная суть всегда одинакова!

Монолог Великого Инквизитора вообще-то не очень длинный (частично поэтому Анатоль его и выбрал), но сейчас время повело себя странно. Оно спрессовалось и растянулось одновременно. Анатоль почувствовал, что устал. Потому что живет слишком долго. И половину своей жизни он посвятил очищению людского…

Нет, это все для судей – красивые и пышные слова.

Полжизни он защищал простых людей от злых и коварных ведьм. Искал, находил и предавал костру. И никто не знает, что ему было жалко каждую из этих тварей. Что он плачет у себя в келье после каждого приговора. И на казнях никогда не смотрит на огонь – только на ночное небо, куда улетают золотые искры.

– А теперь, господа судьи, вы примете верное решение. Потому что эту ношу нам с вами переложить не на кого…

Сначала Анатоль не понял, почему молчит.

Потом сообразил – монолог кончился.

Но все равно стоит тишина.

И на него смотрят две пары глаз. Только сейчас он заметил, что у Элины и кота глаза похожие – карие, с огромными зрачками.

Кто-то принялся аплодировать. Остальные подхватили. Члены приемной комиссии недовольно зашевелились – аплодисменты во время экзаменов вообще-то были запрещены, – но зрители не обратили внимания. Кто-то крикнул «Браво!». И даже «Бис!», что вообще выходило за рамки.

Но Анатоль был уже за сценой. Он припал к кулеру и жадно его опустошал.

На обратном пути Элина его не провожала. Или провожала – Анатоль мало что соображал. Он шел как будто по гулкому туннелю, куда почти не попадали звуки и образы из внешнего мира.

Дома лег на диван и тут же уснул.

Проснулся от стука в дверь.

– Входи, пап, – ответил он, не открывая глаз.

Но вошел кто-то другой.

– Было круто, – сказал он голосом Элины.

Анатоль проморгался. Элина была почти в человеческом виде, без колпака. Но в балахоне. И черный кот на плече.

– Спасибо, – сказал Анатоль и понял, что во рту до сих пор сухо.

– Я тут посмотрела разные постановки «Костра», – продолжила Элина. – Ты что-то свое придумал. Ни на кого не похоже. Все такие… пафосные. А у тебя… как на самом деле.