– Так что извините, ничем вам помочь не можем. – Дама улыбнулась, неуклюже пролезла под рукой мужа и скрылась из глаз Воронова.

– И хотели бы уже забыть обо всем этом, – наставительно пробасил толстый папаша Егора. – О друзьях этих непутевых, об этой мерзкой находке. Всего вам, капитан!

Мужик с шумом закрыл дверь. Щелкнул замок. Из-за закрытой двери донеслось:

– Достали, мать твою! Какая-то шлюха под дозой забыла одеться, а мы отвечай.

Воронов поморщился, сделал шаг влево. Позвонил в соседскую дверь – в квартиру Витька. Сережа с бабушкой жили в соседнем подъезде.

У Витька долго не открывали. Потом что-то загремело, хрустнуло. С протяжным скрипом распахнулась дверь, обитая крашеной фанерой. Глянули два заплывших глаза.

– Че надо, мент? – Мать Витька почесала себя под левой подмышкой.

– Витя где?

Он сразу поставил ногу между притолокой и дверью, чтобы она не вздумала закрыть дверь у него перед носом. Мамаша проследила за его движением, криво ухмыльнулась. Пожала плечами.

– Где Витя ваш?

– Мой? – В голосе зазвенела ненависть.

Швырнуть бы эту бабу в корыто, полное мыльной воды. И замочить часа на два, чтобы отмылась как следует. От матери Витька несло грязными тряпками, перегаром, потом, еще черт знает чем, от чего его тошнило.

– Где сын, спрашиваю? – Он повысил голос и угрожающе навис над ней. – Лишить тебя материнства? Отправить его в детский дом, а тебя на нары?

– Чего сразу на нары-то? – обиделась она.

– За тунеядство!

– А хрена там! – Она показала заскорузлый кукиш и повертела им туда-сюда. – Работаю я, всегда работаю. Официально с трудовой книжкой. Так-то, мент.

– А чего нажралась тогда, раз работаешь?

– Имею полное право в законный выходной. – Она подперла бока кулаками, и ее тут же повело в сторону, пришлось хвататься за притолоку. – Витька у овощного трется наверняка, конца смены ждет. Они до десяти работают.

– Зачем трется?

– А пересортицу ему отдают, которую не продали. Помидорка где-то помялась, апельсины заплесневели или яблоко с одного бока подгнило. Бананы вчера принес – вполне, знаешь. Закусывали и Витька хвалили.

– Вот же дура: сын – добытчик, а ты пьянь! И не стыдно тебе? Пойдет по твоим стопам – тебе понравится?

– В смысле? – не поняла спьяну.

– Пить станет с тобой на пару, вот в каком смысле. Тебе понравится?

– Чего это он пить станет? Сразу прямо и пить…

Она оскорбилась! Нет, ну вы видали?

– А того, что яблочко от яблоньки – сама знаешь. Он каждый день видит тебя, пьяную, немытую, вонючую. Не запьешь с такой радости, а? Как думаешь?

Она вдруг потупила взгляд и, покачиваясь, молчала минуты три. Потом с тяжелым вздохом оторвала руки от притолоки и провела ладонями по лицу, будто умывалась.

– Ты меня, мент, не воспитывай, самой тошно. А как бросишь? То мужик бутылку принесет, то друганы его. Соблазн это называется. Понял?

– Это не соблазн называется, это называется алкоголизм. И его лечить надо. Ты хоть знаешь, что твой Витек курит? А ему сколько лет?

– Курит? – протянула она, и заплывшие глаза странно вытаращились на Воронова. – Не врешь?

– Зачем я буду врать? Потому и нашли месяц назад женщину на пустыре, что с сигаретками там шкерились.

– Вот сволота, а! А мне: «Мам, я даже не пробовал»! Как вот его воспитывать, если он врет постоянно? – со слезой воскликнула она.

– Личным примером, – произнес Воронов почти по слогам. Убрал ногу от двери, пошел к лестнице. Оттуда крикнул еще раз: – Только личным примером!

Витек в самом деле торчал у овощного. Сидел на бетонных ступеньках перед служебным входом. У ног валялся объемистый пакет.