– Вакуум, – произнесла Настя. – Думаю, уже в те времена знали, что если откачать воздух из замкнутого пространства, то органика не будет подвержена разложению. Поэтому трупы сохранились до сих пор. Легкие замурованных узников и огонь свечей пережгли кислород в этой камере, превратив ее в консерву. Возможно, первую в мире.

– Точно, – сказала темнота голосом Фыфа.

Позади послышалось шуршание – это мутант перелезал через груду битых кирпичей.

– Я не мог понять, как в таком схроне могли сохраниться тела, потому ничего и не говорил, – произнес он. – Думал, за психа меня посчитаете и вскрывать тайник откажетесь. Теперь многое понятно. Например, зачем императрице понадобилось через девять лет после пугачевского восстания строить неприступный замок на окраине Москвы?

– Для заключенных? – предположил Данила.

– Ага, как же, – хмыкнул Фыф. – В те времена комиссий по правам человека не было. Дубовую колодку на шею – и в яму. Если же зэк знатный, то закрывали с комфортом. В подвал. Например, в кремлевский. Их там море, половину тогдашней Москвы можно было пересажать.

– Тогда зачем крепость? – пискнула нео – Рут… то есть. – Я не понимаю.

– Думаю, дело в этом, – сказал Фыф, указав пальцем сначала на груду сундуков, а после – на руку одного из мертвецов. Я направил туда луч фонаря.

На предплечье трупа отчетливо виднелось клеймо – витая буква «П» и три черточки под ней.

– Пугачев называл себя выжившим царем Петром Третьим. А у каждого царя имеются свои фанаты, которым самодержцы доверяют самое ценное. Например, казну. Думаю, эти мертвецы до того, как стать ими, девять лет терпели пытки, пока кто-то из них все же не рассказал, где крестьянский царь спрятал награбленное. После чего их и посадили сюда стеречь клад, ставший одним из самых солидных схронов императрицы на самый черный день. Эдакий Форт-Нокс восемнадцатого века.

Пока Фыф толкал речь, Данила от своего факела поджег пару десятков свечей. Не иначе их фитили были пропитаны каким-то особым составом – спертый воздух каземата не мешал им гореть ровным пламенем, отчего в помещении стало заметно светлее. Так они и горели в те далекие времена, пока узники бились в оковах, пережигая легкими кислород в своей каменной могиле. А потом потухли в вакууме… чтобы снова зажечься, простояв на своем месте без малого половину тысячелетия…

– А ты, одноглазый, неслабо качнул информации из ОКНа, – задумчиво проговорила Настя. – Не зря у тебя тогда аж башка чуть не лопнула.

– Ну дык ексель, – мутант растянул рот в безгубой улыбке. – Ты то ОКНо, помнится, быстро вернула – в межушный ганглий много инфы не влезет. Блондинка – это не диагноз, это судьба…

Резкий удар прервал речь Фыфа. Я направил луч фонаря на гору сундуков, возвышающуюся посреди каземата.

Так и есть.

Даниле надоело слушать перепалку шама с кио, и он занялся делом. А именно – протянул руку, ухватился за медную ручку, вделанную в боковую стенку самого верхнего сундука, и, поднатужившись, сдернул его на пол.

От удара об пол доски затрещали, но выдержали. Впрочем, неудивительно. Сундук был окован стальными полосами крест-накрест, на крышке – мощный замок. Фыф протянул лапку, наверно, сказать чего-то хотел. Но не успел. Кувалда Данилы взлетела вверх, опустилась – и смятый замок, выдранный из дерева вместе с петлями, шмякнулся на пол.

– Вот ведь силища дурная, – пробормотал себе под нос Фыф. Но, скорее, из вредности. Мне тоже было весьма интересно, чего ради полтысячелетия назад столь безжалостно умертвили десяток узников.

Данила откинул крышку… и очень осторожно отвел факел в сторону, явно опасаясь, чтоб на содержимое сундука ненароком не капнула горящая смола.