Он кивнул на застывшую, обездвиженную фигуру Фыфа.

– А вот его да, придется. Он слишком силен. И слишком опасен.

Харон рванулся к брату, занося кулак для удара – но было поздно. Фыф, из которого Хронос мгновенно и полностью выкачал время его жизни, рассыпался в прах. А Харон все бежал, пытаясь прорваться сквозь завесу заторможенного времени, в которую влетел словно муха в клейкую паутину.

– Надо же, – покачал головой Хронос, глядя как словно в замедленном фильме бежит к нему Харон – почти не двигаясь, почти зависнув в воздухе. – Странная штука жизнь. Когда-то ты пытался защитить меня ценой своей жизни, а сейчас так хочешь убить из-за какого-то уродливого мутанта. Никому верить нельзя, никому.

Ленивым движением мысли он снял временную завесу – и Харон, сделав шаг, тяжело опустился на разбитый асфальт. Неожиданно экзоскелет, приросший к его телу, стал весить раз в двадцать больше обычного, и тащить на себе эту неподъемную ношу стало просто нереально.

– А ты думал, что ты бессмертный? – спросил Хронос, присаживаясь на корточки и заглядывая в потухшие глаза брата. – Ну да, лет пятьсот ты еще протянул бы, если б далеко не отходил от своего Монумента, подпитываясь от аномалии жизненной энергией, словно паразит кровью. Но я подумал, что ни к чему тебе в таком вот жутком обличье еще полтыщи лет мучиться, и забрал их у тебя. Так что, старик, не я убью тебя, а твоя любимая Зона. Наслаждайся последними минутами жизни, а нам с твоей гвардией позволь откланяться. Не обессудь, дела.

…Они ушли. Чудовище, которое когда-то было ему братом, и его создания, которые когда-то очень давно были людьми. Но Харон не смотрел им вслед. Незачем. Сейчас его взгляд был устремлен на крышу ближайшей девятиэтажки, за которую медленно опускалось тусклое солнце Зоны. Ведь последний закат в твоей жизни это действительно то, на что сто́ит посмотреть. Особенно если ничего больше не можешь видеть кроме света, едва пробивающегося сквозь толстые старческие бельма на глазах.

– Ну и куда тебя черти несут? На какой такой север? Чего тебе на месте не сидится не понимаю?

Честно говоря, я уже порядком отвык от Рудика, который, похоже, был способен трещать без умолку весь день, да и ночь тоже. Понятное дело – рад он, что снова жив, что встретились. Но пока мы дошли до оружейного склада Захарова, у меня от моего ожившего приятеля-мутанта уже голова побаливать начала. Не скрою, я тоже был рад снова видеть этого нахального ушастого лемура с большими печальными глазами – моего старого товарища, с которым мы немало пошатались по разным мирам. Однако всему есть предел. И моему терпению тоже.

– Знаешь, тебе совершенно необязательно идти со мной, – заметил я. – Например, тут, в лаборатории, тепло, светло, и квазимухи не кусают. Оставайся с Кречетовым, он тебя точно в обиду не даст.

– Оскорбить меня хочешь, да? – поднял на меня Рудик свои бездонные глазищи. – Считай, что тебе это удалось. А твой Кречетов он да, в обиду не даст. Просто препарирует меня и будет изучать. Без обид. Чисто для науки. Но если это то, что ты хочешь, ладно. Я возвращаюсь. Прощай.

Развернулся, повесил плечи, сгорбился, хвост по полу веревочкой волочится. И пошел вдоль по коридору. Медленно и печально. Ну что с ним делать прикажете? А ведь он прав, Кречетов для науки собственную маму на образцы разделает, и не почешется.

– Ладно, ладно, – проворчал я. – Только вот сцен не надо. Пошли уже.

– Мне тоже одолжений не надо, – произнес Рудик. Правда остановился, лапки на груди сложил, голову гордо приподнял. И стоит спиной ко мне. Наверно ждет, что я его умолять буду о прощении. Ага, щас. Давно заметил: некоторым смерть явно не на пользу идет.