– А вы видели, ребята, – сказала Зоя Саввична, не переставая смотреть на сказочную усадьбу, – какие зеленые глаза у этой симпатичной бурятки? Они на ее лице как что-то инородное, чужое, прям как зять в моем доме.

Но мужчины ей не ответили, каждый сейчас думал о своем.

Блокнот 2, страница 30

Сегодня я понял, что люди не всегда ведут себя так, как нам кажется правильным, потому что правильное у каждого свое.

Эрик, 1997 год

Андрей Андреевич Аюшеев сидел в своем кабинете и смотрел на четвертую открытку, которую получил сегодня. Первую он попросту выкинул, вторую порвал, и теперь она, заклеенная скотчем, лежала тут же. Когда он получил третью, то уже взял ее в перчатках и, поместив в пакет, отнес в полицию, в надежде, что на ней остались какие-нибудь следы отправителя. Но напрасно – полиция провела все положенные экспертизы, хоть, надо сказать, и сопротивлялась, но ничего на ней не нашла. И вот четвертая. Он не понимал, кто сейчас играет с ним и во что. Идти в полицию больше не хотелось, ведь все, включая начальника, к которому Андрей обращался непосредственно, хихикали над ним и толком ничего не делали. Брат, занимающий высокий пост в силовых структурах в Москве, обещал отправить каких-то особенных специалистов. Они должны прибыть сегодня, вот их и надо ждать, хватит веселить уже местное начальство и давать волю слухам.

Еще эта старуха… Вот отец был другим, он бы выгнал вредную тещу на следующий день после похорон ее дочери, а Андрей слишком мягкий – пожалел. Вот и выходит ему боком его жалость. Или ничего? Пронесет, и бабка уж умом пошла и особо не соображает? На то и надежда. Хотя есть еще один способ заставить ее замолчать, но к нему Андрей прибегнет лишь в экстренном случае.

Он чувствовал, как теряет силы и молодость, хотя и зеркало говорило об обратном, а для подпитки и новых сил надо жениться на молодой, что Андрей Андреевич и собирается сделать.

В кабинет постучались, и он, быстро убрав открытки в ящик стола, произнес:

– Войдите.

Увидев на пороге Римму, он выдохнул.

– Хорошо, что это ты, – сказал, улыбнувшись, Андрей. – Не хочу никого видеть. – И, решив сразу подготовить почву на всякий случай, спросил: – А тебе не кажется, что Сталина Павловна у нас впала в маразм или как там эта болезнь называется – в деменцию? Сегодня пришла ко мне и говорит, и говорит всякую бессвязную ерунду. Вот, например, заявила, что ты у нее деньги крадешь.

– Какая глупость! – ужаснулась Римма. – Надо за ней понаблюдать.

– Я ее в этом разубедил, конечно, а ты не напоминай ей, вдруг забудет. Что поделаешь, старость, – нарочито печально вздохнул Андрей.

– Может, в больницу ее какую пристроить? И лечение, и нам не страшно, – тут же предложила Римма.

– Подумаем, жалко ее. Расскажи мне лучше еще раз, где ты нашла открытку?

Римма, такая родная и такая хорошая, самый близкий ему человек в этом доме, возможно, единственный, кому Андрей доверял на сто процентов, прикрыла дверь и негромко повторила свой рассказ:

– Я пошла сегодня с утра на рынок за покупками, со мной был наш водитель Иван. Я, Андрюша, периодически заглядывала в свою сумочку, то деньги доставала, то карточку, и открытки там не было. Уже дома, разобрав покупки, я решила прочитать срок годности на одной из упаковок и пошла за очками – вот тогда я ее и обнаружила.

– Дома кто был? – спросил он, хотя уже знал ответ.

– Все были, и Иванна, и Геля, Алиса вернулась с салона вместе со мной, в одну дверь, как говорится, а Сталина Павловна, ты же знаешь, и вовсе почти никуда не выходит, – повторила Римма терпеливо то, что уже говорила до этого.