– Мама предлагает детям назвать ей пять вещей, которые их беспокоят, о которых им нужно выговориться. Перечисляя, они загибают пальцы. – Джорджия взяла мою ладонь и продемонстрировала: – Например, «Я устал». «Я скучаю по маме». «Я не хочу здесь находиться». «Не хочу идти в школу». «Мне страшно». Да что угодно. Затем, выразив свои негативные чувства, они зажимают кулак и выбрасывают их. – Она сжала мои пальцы в кулак и показала движение, выбрасывая воображаемый комок жалоб. – После этого они должны назвать пять плюсов. Это помогает им перестроить свое мышление и напоминает, что, даже когда жизнь кажется отстойной, она не всегда такая.

Джорджия выжидающе посмотрела на меня, по-прежнему держа мою руку. Я уставился в ответ.

– Давай же, Моисей. Пять плюсов. Начинай.

– Не могу, – отрезал я.

– Конечно же, можешь. Я могу назвать их за тебя, но это так не работает. Ты должен испытывать благодарность.

– Ладно, назови пять плюсов за меня, – огрызнулся я, убирая руку из ее хватки. – Думаешь, ты так хорошо меня знаешь?

Мой голос оставался спокойным, но кожу покалывало от злости, которую я никак не мог подавить. Джорджия Шеперд считала, что разгадала тайну жизни, но она пережила слишком мало страданий, чтобы хоть сколько-то в ней разбираться.

Джорджия упрямо схватила меня за руку и ласково поцеловала каждый мой палец, перечисляя плюсы:

– Глаза Джорджии. Волосы Джорджии. Улыбка Джорджии. Характер Джорджии. Поцелуи Джорджии, – она похлопала ресничками. – Видишь? Безусловные плюсы для Моисея.

С этим было не поспорить. Все эти пункты определенно можно было отнести к плюсам.

– Ну что, довольна собой? – я покачал головой и невольно улыбнулся.

Мои пальцы покалывало от ее поцелуев, и мне хотелось, чтобы она продолжила. Каким-то образом Джорджия это знала. Она вновь прижала мою ладонь к своим губам.

– А вот мои, – она поцеловала мой мизинец. – Глаза Моисея. – Перешла к безымянному пальцу. – Улыбка Моисея. – Затем к среднему. – Смех Моисея. – Ее губы были такими мягкими. – Картины Моисея. – Дойдя до большого пальца, она ласково прижалась к подушечке. – Поцелуи Моисея.

И тогда Джорджия поцеловала мою ладонь.

– Вот такие мои пять плюсов на сегодня. Такими же они были вчера, будут завтра и послезавтра, пока твои поцелуи мне не наскучат. И тогда мы придумаем что-нибудь поинтереснее.

Все на него пялились. Даже несмотря на то, что шла только вторая неделя учебного года и Моисей был новеньким, все его знали. Точнее, о нем. Для начала, он был черным, а в маленькой школе с преимущественно белыми детьми это бросалось в глаза. К тому же он был красивым. Но мы не поэтому пялились. Моисей пришел в кабинет английской литературы и рисовал на доске, хотя по расписанию у него был другой урок. Вернувшись с большой перемены, мы обнаружили на двух больших досках рисунок, подобных которому не видел ни один из учеников. Ну, кроме меня. Я хорошо знала, на что способен Моисей.

Он внезапно замер, будто разрывался между желанием завершить свой шедевр и сбежать из кабинета. А затем пришла мисс Мюррей, и второй вариант самоисключился. На его смуглой щеке остался черный мазок, ладони тоже были испачканы, как если бы он тушевал ими эротическую картину за его спиной. Моисей смущенно переминался с ноги на ногу, его округленные золотистые глаза забегали, как у загнанного в угол зверька. А его определенно загнали в угол. Мисс Мюррей застыла в дверном проеме и не сводила взгляда с доски. Посмотрев на нее, чтобы оценить, ждет ли Моисея выговор или, того хуже, исключение из школы, я заметила, что по щекам учительницы текут слезы, и она изумленно прикрывала руками рот. Довольно странная реакция.