– Вы здесь! – воскликнул он.

– Как поживаешь, Юстас? – проговорила она спокойно. – Разве ты тоже узнал, что твоя тетка заболела в Ремзгейте?

Он не ответил. Наша хозяйка, выведя из последних слов неизбежное заключение, смотрела на меня и на мою свекровь в таком изумлении, что даже ее болтливый язык был парализован. Я стояла в тревожном ожидании. Вся моя будущность зависела от следующей минуты. Если бы Юстас не представил меня матери немедленно, я стала бы презирать его.

Он не промедлил ни минуты. Он тотчас же подошел ко мне и взял мою руку.

– Знаете вы, кто эта особа? – обратился он к матери.

Она взглянула на меня с учтивым поклоном.

– Это молодая особа, которую я встретила на берегу. Она была так добра, что возвратила мне письмо, которое я обронила. Я, кажется, слышала ее имя, – сказала она, обращаясь к хозяйке. – Миссис Вудвил, не правда ли?

Муж бессознательно сжал мою руку до боли. Надо отдать ему справедливость, он объявил матери истину без малейшего колебания.

– Матушка, – сказал он спокойным тоном, – эта особа – моя жена.

Она до сих пор сидела. Теперь она медленно встала и безмолвно устремила глаза на сына. Выражение изумления, появившееся сначала на ее лице, сменилось сильнейшим негодованием и презрением.

– Жалею твою жену, – сказала она.

И с этими словами она сделала ему рукой знак, чтобы он не приближался к ней, и пошла назад одна.

Оставшись одни, мы с минуту молчали. Юстас заговорил первый.

– В силах ты идти домой пешком? – спросил он. – Не пойти ли нам в Бродстерс, чтобы вернуться в Ремзгейт по железной дороге?

Он сказал это таким спокойным тоном, как будто не случилось ничего особенного. Но глаза и губы выдали его. Они показали мне, что в глубине души он испытывал сильное страдание. Что касается меня, только что случившаяся странная сцена вместо того, чтобы лишить меня последнего мужества, укрепила мои нервы и возвратила мне самообладание. Я была бы не женщиной, если бы странное поведение матери моего мужа не оскорбило моего достоинства и не раздражило моего любопытства до крайней степени. Почему она презирала его и жалела меня? Чем объяснить то, что мое имя не произвело на нее никакого впечатления? Почему она ушла от нас с таким видом, как будто одна мысль о том, чтобы остаться с нами, была нестерпима для нее? Разгадать эти тайны было теперь главной целью моей жизни. Идти пешком? Я была в таком лихорадочном возбуждении, что могла бы дойти пешком до конца света с условием, чтобы муж шел рядом со мной и я могла бы расспрашивать его.

– Я отдохнула, – ответила я. – Мы пойдем домой пешком.

Юстас взглянул на нашу хозяйку. Она поняла его.

– Я не намерена мешать вам, сэр, – сказала она резко. – У меня есть дело в Бродстерсе, и я, кстати, схожу теперь туда. Прощайте, миссис Вудвил.

Она сделала заметное ударение на моем имени и на прощание мигнула мне, но я в то время была слишком занята другим, чтобы понять, что она хотела этим сказать. Попросить же у нее объяснения я не успела, потому что она оставила нас так же поспешно, как моя свекровь, и быстрыми шагами пошла в сторону Бродстерса.

Мы остались наконец вдвоем. Я спросила его прямо:

– Что означает поведение твоей матери?

Вместо того чтобы ответить мне, он залился хохотом, громким, грубым, резким хохотом, до того не похожим на его обычный смех, до того не соответствовавшим его характеру, как я его понимала, что я остановилась в изумлении и без церемоний сделала ему замечание:

– Юстас, что с тобой? Ты не похож на себя. Ты пугаешь меня.