Когда человеку повреждают глаза – это не только больно. Это страшно. Ужас накрывает безумный, так как для любого живого существа лучше лишиться жизни, чем потерять зрение. Не зря же многие методики экспресс-допросов освоены именно на угрозе ослепления. В общем, завыл стрелок, пистолет бросил, замер на месте, к лицу потянулся медленно, боясь растревожить сильнее и без того нешуточную боль.
А я, резко вскочив с пола, обернулся, так как позади себя услышал всхлип…
И увидел официантку, на белой блузке которой стремительно расплывалось алое пятно. Слишком быстро для того, чтобы у девушки был шанс выжить: когда пуля перебивает одну из коронарных артерий, это как водопровод перерубить. Кровь вытекает потоком, но сердце пока что бьется, толчками выплескивая из раны уходящую жизнь. Официантка еще стояла, слезы текли по ее щекам, но она уже знала, что жить ей осталось считаные секунды. Умирающий всегда знает, сколько ему осталось. Я умирал, я в курсе, что чувствует человек на пороге смерти.
А еще у меня самого сердце сжалось так, что впору заорать от боли. Потому что это я был виноват в смерти девушки, которая приняла в себя мою пулю. Мои рефлексы спасли меня, но убили ее. Прости, милая, если сможешь. Сейчас ты меня уже не услышишь, так как пелена смерти стремительно туманит твой взгляд, и через мгновение ты рухнешь бездыханной на этот пол, залитый твоей кровью. Но когда-нибудь мы непременно встретимся в стране Токоё[1], и я вновь повторю: прости, если сможешь…
Я много смертей повидал на своем веку, но эта – зацепила больно, будто это в меня пуля попала и, кувыркаясь в моей плоти, все перевернула внутри. Я взревел так, что у самого аж уши заложило. Неведомая сила бросила меня вперед, к стрелку, приподняла в воздух – и в прыжке я ударил. Ногой по этим самым палочкам-хаси, торчащим из глаз убийцы. Я прям через подошву ощутил, как они, ломая слезные кости, с хрустом входят в мозг – а может, я себе это вообразил, так как очень хотел почувствовать, как мой удар убивает того, кто жить не достоин. Очередную нечисть, без которой планета станет немного чище.
Стрелок от страшного удара упал спиной на столик, сломал его и в облаке обломков колкого пластика рухнул на пол. Его пиджак и рубашка не выдержали мощного рывка, во все стороны полетели пуговицы, и на обнажившейся груди стрелка я увидел татуировку, похожую на прямоугольную гарду меча ниндзя, – знак клана Ямагути-гуми.
Что ж, все моментально встало на свои места. Клан выполнил обязательства передо мной, поступил честно – по их меркам, разумеется. И теперь ничто не мешало клану меня зачистить, ведь новое руководство Ямагути-гуми не обещало мне оставить меня в живых. Расплатились сполна, подождали, пока я осознаю это, и дали команду на зачистку. Очень по-японски. Небось, сидят сейчас наверху, в пентхаусе своего небоскреба, попивают сакэ из антикварной посуды и тащатся от того, насколько они благородные.
Все это промелькнуло в моей голове, пока я совершал кувырок в сторону стрелка, бьющегося в агонии. Потому что из-за соседних столиков вставали другие убийцы, вытаскивая из кобур скрытого ношения пистолеты с глушителями – такие же, как у незадачливого киллера, из глазниц которого торчали палочки для еды, вбитые в череп на три четверти своей длины.
Я схватил пистолет, валяющийся на полу, и влепил пулю прямо в лоб стрелку, пытающемуся поймать меня на мушку. Ты не в тире, родной. Когда пытаешься убить сталкера, целиться надо быстрее.
Правда, после этого пришлось срочно перекатиться еще раз, так как в то место, где я только что лежал, ударили сразу две пули. Честно говоря, елозить спиной по осколкам пластикового стола занятие довольно болезненное. Но если сравнивать эти ощущения с пулей, врывающейся в твою тушку, то хрен с ним, потерплю, благо сталкерская куртка одежка толстая, рассчитанная и на более крутые передряги.