Мордатый выронил автомат и схватился за лицо. По волосатым пальцам потекла белесая жидкость.

– Ааааа! Аааааа!!!

Крик ослепленного был страшен. Его напарник прямо с места отпрыгнул на метр, словно испуганный кот.

– Аномалия! – заорал он. – Сука! Монстр в аномалию вляпался!

Щекастый с позывным «Монстр», держась за лицо, валялся посреди дымящегося пятна, выл и сучил ногами. Люк БТР открылся, из него показалась голова в черном шлеме.

– Трындец Монстру, – сказала голова. – Расходуй его, и погнали. Надо доложить на Ольховую, что аномалия вылезла за Периметр.

– А автомат? – поинтересовался напарник, нервно щелкнув предохранителем своего АК.

– Тебе надо – ты и доставай, – сказала голова. – Я в аномалию не полезу, тем более – в неизвестную.

И скрылась в недрах БТР.

– Ну, звиняй, Монстр, – сказал автоматчик, поднимая свое оружие. – Сам виноват. Не лез бы куда не просят, был бы с глазами. Следопыт, мля…

И дал короткую очередь.

Голова щекастого лопнула, словно перезрелый арбуз, на черное пятно полетели красно-белые ошметки. Неаппетитное зрелище. Поначалу некоторых новобранцев, увидевших такое, выворачивает как после литра рвотного, принятого вовнутрь. Потом ничего, привыкают. Человек – он как таракан. Ко всему адаптироваться может, кроме тапка и автоматной очереди.

Видимо, не особо любили Монстра в коллективе. Отстрелявшись, напарник следопыта закинул свой автомат за спину, плюнул себе под ноги и полез на броню. БТР рявкнул двигателем, развернулся и быстро покатил обратно, словно экипаж боевой машины спешил поскорее убраться подальше от неизвестной аномалии.

– Вот она, жизнь-жестянка, – задумчиво протянул я, пряча пистолет в кобуру. – От слова «жесть».

И обернулся.

Фыф сидел на земле и продолжал шипеть. От боли. Понятное дело, больно это, если вогнать себе в руку клинок боевого ножа на пару сантиметров, а потом еще и повернуть. Из раны на землю часто-часто капала темная кровь.

– И на фига? – осведомился я, при этом чисто механически, на рефлексах уже доставая аптечку и жгут из кармана разгрузки.

– Сил не было, – признался шам. – Пришлось стимульнуть нервную систему.

– Ну, куснул бы себя за палец, что ли, – пожал я плечами. – Зачем так радикально-то?

– Палец я ж на нервах и откусить могу. Жалко палец, – поморщился Фыф. – Ты нож из меня достанешь или трепаться будешь?

– А сам никак?

– Боюсь, – признался шам, опуская взгляд единственного глаза. – Больно же.

– Понятно, – кивнул я. Знакомый синдром. Скажем, в запале мочит новобранец вражью силу чем ни попади – ножом, саперной лопаткой, зубами рвет. А потом, после боя, надрывно, с душой блюет в сторонке. Это боевой запал, генетическое наследие предков наших, прошел, и накатило цивилизованное воспитание, от которого на войне ничего, кроме тошниловки, не бывает.

В общем, выдернул я «Сталкер» из лапки шама, поморщился от его шипения прямо в ухо, захлестнул жгут выше локтя, наскоро перевязал рану, открыл аптечку – и присвистнул.

Барма не поскупился. В аптечке лежал шприц-тюбик, снаряженный не промедолом, и даже не морфином, а самым натуральным буторфанолом. Короче, повезло одноглазому.

Ввел я ему анальгетик в вену, и пока шама не накрыло, отправился в «аномалию», посмотреть, что у нас там с трофеями.

Результатом тщательного осмотра мертвого врага явился:

– автомат АК74 средней степени убитости,

– поясная сумка с четырьмя магазинами, масленкой и принадлежностями к автомату,

– две гранаты, Ф-1 и РГД-5,

– три бутерброда с салом, завернутые в промасленную бумагу,

– фляжка с водой и еще одна, плоская, судя по запаху – со спиртом,