– Стоять! – рыкнул Волк. – Я не собираюсь рисковать телом единственного настоящего друга. Может, ты на самом деле косорукий шарлатан и сейчас вместо оживления растворишь его в своем автоклаве или еще чего удумаешь. Вон у тебя в соседнем стеклянном ящике еще один мертвец валяется, синевой отливает. Оживи-ка сначала его, а я посмотрю, как ты это сделаешь.

Захаров усмехнулся в усы.

– Этого легендарного мертвеца зовут Снайпер, он тоже отравлен «синей пылью». И я имею совершенно четкий научный прогноз насчет того, что если вернуть к жизни этого сталкера, то мир рискует…

– Мне плевать, чем рискует этот гребаный мир! – заорал Волк, теряя последние остатки самоконтроля. – Или ты сейчас его оживишь, или я просто пристрелю тебя на хрен! Ясно?

Захаров видел – этот ненормальный армейский сталкер не шутит. У него, похоже, серьезные проблемы с психикой, так называемый посттравматический синдром, который у военных часто напрочь сносит крышу. И получать очередь в живот от долбанутого вояки совершенно не входило в планы академика.

– Как скажете, – пожал он плечами, поворачиваясь к автоклаву. – Запускаю программу оживления биообъекта.

– А может, его сначала почистить?

Академик удивленно обернулся. Как и Волк, кстати.

Молодой боец, на которого сейчас вопросительно смотрели все присутствующие, развел руками.

– Ну, как мы радиоактивную воду чистим. Крупинками «веретена».

Захаров задумчиво почесал бородку.

«Веретено» был артефактом причудливой формы, который обычно находили в местах повышенной гравитационной активности. Эта своеобразная «губка», нейтрализующая радиоактивное излучение, встречалась достаточно редко и стоила немало. Однако торговцы в Зоне нашли «веретену» еще более выгодное применение.

Размолов артефакт до мельчайших крупинок, барыги продавали их сталкерам, которые мигом расхватывали дефицитный товар. Ведь если положить крупинку «веретена» во флягу, то можно было наполнять ее из любой радиоактивной лужи. Через несколько минут жидкая грязь превращалась в кристально чистую воду. Правда, поговаривали, что если пить ее постоянно, то через некоторое время сам очистишься от всего человеческого и превратишься в морального урода, которому наплевать на всех, кроме себя. Но это в Зоне мало кого пугало – тут и так почти все такие за редчайшим исключением.

Волк нахмурился.

– Это – академик, – ткнул он пальцем в Захарова. – Высшее образование имеет, и, небось, не одно. А ты, младший сержант Наливайко, закончил восемь классов, ПТУ и учебку. Потому не с твоими соплями солидному ученому указывать, чего ему делать…

– Погодите, – прервал его Захаров. И, повернувшись к покрасневшему от смущения сержанту, спросил: – У вас есть фрагмент «веретена»? Я располагаю лишь целым, а дробление займет немало времени.

– Да, есть, – кивнул парень, отстегивая флягу с пояса. – Сейчас.

Он спустил вниз рукав камуфляжа, заткнул им горлышко фляги, вылил воду на пол, осторожно извлек из мокрой материи требуемое, похожее на кусочек бутылочного стекла величиной со спичечную головку, и протянул его ученому.

– Посмотрим, посмотрим, – пробормотал Захаров, забирая кусочек артефакта. После чего сунул его в приемник автоклава и набрал комбинацию из букв и цифр на пульте, расположенном в изголовье стеклянного гроба.

Загудели приборы в лаборатории. Из внутренних стенок автоклава вылезли гибкие манипуляторы с прозрачными трубками, увенчанные внутривенными иглами, которые немедленно вонзились в руки трупа. По трубкам потекла вязкая, слабо фосфоресцирующая жидкость.