Я неоднократно рассказывал о том, как в 1960 году перестал снимать после поездки по французским монастырям, в ходе которой я фотографировал, как одержимый. Вернувшись домой, я обнаружил, что привез с собой массу посредственных фотографий, но увиденного не помнил. Я выбросил фотоаппарат и в следующих поездках запоминал все в уме. На память (больше для других, чем для себя) я покупал красивые открытки.

Однажды, когда мне было одиннадцать лет, я услышал странные крики на дороге, шедшей вокруг городка, куда я приехал в эвакуацию. Издалека я увидел, что грузовик врезался в повозку, на которой ехали крестьянин с женой. Женщину выбросило на дорогу, она разбила голову и теперь лежала в луже крови, где плавали и мозги (в моем воспоминании, до сих пор вызывающем ужас, это выглядело так, будто на землю уронили торт с клубникой и сливками), муж крепко обнимал ее и кричал от отчаяния.

Я не стал подходить близко, мне было страшно: я не только в первый (и, к счастью, в последний) раз увидел размазанные по асфальту мозги, но и впервые столкнулся близко со Смертью. А еще с Горем и Отчаянием.

Что бы произошло, будь у меня, как у всех современных ребят, сотовый со встроенной телекамерой? Наверняка я бы заснял сцену – показать приятелям, что я там был, а потом выложить свое визуальное богатство на YouTube – повеселить прочих адептов Schadenfreude[172], то бишь тех, кто радуется чужому несчастью. А потом, продолжая снимать чужое горе, я бы наверняка стал к нему равнодушен.

Я же все сохранил в памяти, и, хотя с той поры прошло семьдесят лет, эта сцена по-прежнему преследует меня и учит – учит не быть равнодушным к чужому горю. Не знаю, останется ли у сегодняшних ребят такая возможность повзрослеть. Потому что у взрослых, не отрывающих глаз от сотового, ее больше нет.

Позавчера на улице мимо меня поочередно прошли пять человек обоего пола: двое разговаривали по сотовому, двое с бешеной скоростью что-то набирали, рискуя при этом свалиться, одна дама шла, держа интересующий нас предмет в руке, готовая немедленно отозваться на звук, сулящий человеческое общение.

Один мой приятель, человек образованный и утонченный, выбросил часы «Ролекс»: он заявил, что теперь узнает время по своему «БлекБерри». Некогда прогресс техники подарил нам наручные часы, чтобы людям не приходилось таскать на спине маятниковые или ежеминутно доставать из жилета карманные часы, а теперь у моего приятеля, что бы он ни делал, одна рука всегда занята. Человечество атрофирует одну из двух верхних конечностей, хотя нам прекрасно известно, какой вклад внесли руки с расположенными сбоку большими пальцами в эволюцию нашего вида. Мне пришло в голову, что, когда писали гусиными перьями, одной руки хватало, но, чтобы печатать на клавиатуре компьютера, нужны обе руки, значит, телефононосец не может одновременно использовать сотовый и компьютер. Однако затем я подумал, что phone addict[173] вообще не нуждается в компьютере (теперь этот предмет стал доисторическим), ведь с помощью сотового можно выйти в интернет и послать СМС, отправлять сообщения по электронной почте больше не надо – можно напрямую поговорить с человеком, которого собираешься потревожить или которым мечтаешь быть потревоженным. Конечно, телефономану труднее читать Википедию, а значит, он будет делать это быстрее и поверхностнее, стиль его сообщений будет стремиться к телеграфному (в то время как по электронной почте можно писать хоть последние письма Якопо Ортиса