Но, может быть, облака рассеются скорее, чем я ожидаю. Вчера приходили сваты от Гиёза, парторга. Сам раис за него Бахшанду сватал. Собрались старейшины нашего кауна. Главный – мой отец, но по такому случаю обращались не к нему, а к папаше невесты, старому Бехбуду. Раис произнёс торжественно:

– Время прошло, душа Умара успокоилась, забыла о земных делах. Хотим посватать его вдову, почтенную Бахшанду.

Старый Бехбуд – человек весёлый, слова без шутки не скажет, но ответил серьёзно:

– Согласно шариату следует подождать четыре месяца и десять дней. Надо убедиться, что вдова не ждёт ребёнка.

– Это верно, – согласился раис. – Однако все мы знаем, что покойный Умар целый год отсутствовал. Откуда взяться ребёнку?

– Ваша правда, но закон есть закон.

– Может, мулло даст разрешение, учитывая обстоятельства.

Старый Бехбуд вежливо удивился:

– О каких обстоятельствах говорите? Почему такая спешка?

– Ваша дочь – женщина видная. Хотелось бы заранее договориться…

Опасаются, что кто-нибудь опередит. Смешно. Неужто вдовцы Талхака наперебой бросятся нашу непокорную пери сватать?

– Мы бы сейчас с вами условились, а брак заключим, когда пройдёт положенный срок.

Старый Бехбуд задумался.

– Иншалло. Как Бог захочет.

Не решился обещать, собственную дочь боится. Будет, как Бахшанда решит.

Так проходят наши дни. А сегодня утром Ибод, мой племянник, закричал во дворе:

– Дядя Джоруб! Эй, дядя Джоруб!

Я вышел к нему. Ибод стоял в воротах, опершись на длинный посох из дерева иргай, закалённый огнём и отполированный временем. Красавец парень, в младшую мою сестричку. Лицо смуглое, гладкое, солнцем и ветром, как пастушья палка вылощенное. Под глазом – огромный синяк. Я встревожился:

– Что случилось?

– Ничего не случилось. Мы овец пригнали.

Я крикнул:

– Эй, женщина, принеси сумку.

Наедине зову жену по имени, но приличия должно соблюдать даже при родном племяннике. Дильбар вынесла кофр с медикаментами. Ибод сумку перехватил:

– Дайте, дядя, я понесу.

Повесил кофр на шею, мы вышли из кишлака и двинулись вверх по тропе, ведущей к большому летнему пастбищу нашего кишлака.

Тот, кто взглянет на наши горы с высоты, увидит длинный каньон Санговар – Каменное ущелье, по дну которого течёт река Оби-Санг. В нижней части каньона, у входа, расположился кишлак Ворух. От середины каньона, как ветка от ствола, отходит на запад Талх-Дара, Горькое ущелье. В нем помещается наше селение Талхак. В верхней части каньона притулился кишлак Дехаи-боло, Верхнее селение.

Большое пастбище (а есть у нас и малое) раскинулось в стороне, словно драгоценный зелёный ковёр. Некогда оно было общим. Наши предки договорились пользоваться им совместно с жителями Верхнего селения. В один год на нем паслись стада Талхака, а в следующий – скот соседей. Но во времена эмира Музаффара некий богач из Верхнего селения силой завладел общей землёй и даже, говорят, ездил в Бухару, чтобы выправить на неё бумаги.

Звали его Подшокулом, но прозывали Торбой. Рассказывают, что приехал Торба в столицу и – прямо к воротам Арка, эмирского дворца. Начальник караула окликнул: «Куда прёшь, деревенщина?!» Торба приосанился гордо: «Иди и скажи эмиру, что к нему Подшокул из Дехаи-боло прибыл». Начальник удивился, послал аскера во дворец с донесением.

Сказка, конечно. Бюрократия в прошлом была не слабее нынешней. Знающий учёный человек, историк из Душанбе, кандидат наук, говорил, что в Бухаре окно имелось, откуда рука высовывалась, и надо было в эту руку деньги вложить и прошение сунуть. А далее уж шло оно по тамошним инстанциям, так что в действительности Торба мог пробиться на приём только к какому-нибудь мелкому чиновнику.