Из второго батальона, который прикрывал переправу, пришёл связной и доложил:

– С правого берега, со стороны противника слышен гул танковых моторов. Снайпер второй роты обстрелял их разведку.

– Где? Где обнаружили разведку? Почему решили, что это именно разведка? – Мотовилов посмотрел на своего начштаба. Тот, как всегда, слушал молча и внимательно, накапливая вопросы к концу доклада, чтобы не сбивать с толку связного.

– Здесь, на переправе. – И сержант ткнул пальцем в карту, разложенную на столе и придавленную керосиновой лампой. – Трое. Шестами глубину измеряли. Там старые колеи. Вот они их и обследовали. Ещё двое в кустах сидели. Прикрытие. Так действует разведка.

– А может, сапёры? – снова не выдержал Мотовилов.

– Нет, товарищ полковник, не сапёры. Ни одной мины не тронули. Не за ними приходили. У них порядок такой: каждый делает своё дело.

– Значит, искали брод для танков. Так?

– Похоже.

Все противотанковые орудия они сконцентрировали у брода.

– Значит так, – приказал он своему начштаба, – прикажи боевому охранению, чтобы сапёров, если снова появятся на переезде, не трогали. Пусть расчищают брод. Как только закончат, а закончат они быстро, тут же отогнать двумя-тремя пулемётными очередями. После этого брод снова плотно заминировать. В том числе и противопехотными минами.

На рассвете рокот моторов усилился. Но вначале им пришлось пережить налёт пикировщиков. Две стаи по семь-девять машин, всё утро висели над позициями полка. Он знал, что бомбардировка, даже прицельная, большого урона его полку не причинит. Беспокоило одно: орудия прямой наводки, на которые в предстоящем бою он возлагал все надежды, сконцентрированы в одном месте, и, если немецкая разведка их обнаружила, то «лаптёжники» смешают их позиции с землёй и это может произойти в любую минуту.

Ночью, как он и предполагал, с той стороны появилась группа сапёров и приступила к расчистке проезда. Им дали выполнить задание, с которым они сюда прибыли, чтобы немцы могли доложить о том, что проезд свободен, потом обстреляли из пулемёта. Следом за ними на переезд пришёл сапёрный взвод лейтенанта Колесникова. Мины разложили в том же порядке. А по берегу набросали противопехотных.

Вместе с начштаба Мотовилов пришёл проверить работу своих сапёров. Всё было сделано так, как он приказал.

Во время налётов ни одна бомба не упала на переезд и на дорогу. «Лаптёжники» ходили вдоль линии окопов. Отбомбили тылы, медсанчасть. Досталось и артиллеристам, находившимся в тылу, на закрытых позициях. Но позиции прямой наводки, хорошо оборудованные за ночь и тщательно замаскированные, немецкие пилоты не заметили.

И вот всё затихло. Батальоны начали приводить себя в порядок. Быстро расчистили завалы. Убрали убитых и раненых. Потери, как и предполагал Мотовилов, оказались небольшими. Правда, случилось несчастье в третьем батальоне – прямым попаданием накрыло батальонный НП. Все, кто находился в тот момент в землянке, погибли. В том числе командир батальона, начальник штаба и ещё четверо человек. Все, кто оказался рядом.

А дальше всё было просто. В жизни Мотовилова вообще не было каких-то необыкновенных приключений или даже событий. Всё происходило просто и, как казалось Мотовилову, естественно, так что ни радоваться чему-то неожиданному или, наоборот, огорчаться особо не приходилось. Вспоминая свою прожитую жизнь, ничего такого яркого он не припоминал. И человек он был простой, звёзд с неба не срывал. Хотя к сорока годам дослужился до полковника. Но все его достижения по службе оплачивались такими мозолями, таким потом, что, когда начальство зачитывало приказ о присвоении ему очередного воинского звания, он уже не испытывал ничего, кроме усталости, тихой, правда, всё же приятной усталости, которую, должно быть, как казалось ему, испытывал любой человек, справившись с очередной нелёгкой работой.