– Упал. На боксе! – едва не задев литератора костылем, отозвался Женька.

Класс с большим удивлением взирал на Марата.

– Ставим! – скомандовал Пашков.

– Не буду я падать, – вдруг прошептал Марат.

– Я понимаю, что у него травма, – с возмущением поглядел на вновь прибывших Роман Иванович. – Но, по-моему, это еще не повод для опоздания на двадцать пять минут.

– Падай, Марат! – прошептал Лешка. – Не усугубляй ситуацию!

– Я вас спрашиваю, почему вы так долго не являлись на урок? – повторил Роман Иванович.

Судя по цвету, который приняла его обрамленная седыми кудрями лысина, положение становилось взрывоопасным.

– Говорю тебе, надо падать, – склонился Пашков к уху Марата.

– Не буду я Бочкарева спасать, – уперся тот. – Пусть сперва Роман пару ему влепит, а после упаду.

Тем временем Женька, продолжая размахивать во все стороны костылем, втолковывал учителю, как трудно было тащить Ахметова по лестнице. Роман Иванович, уворачиваясь от костыля, гудел:

– Подъем Ахметова на четвертый этаж – еще не аргумент, чтобы почти половина класса являлась к середине урока.

Пашков понял, что промедление смерти подобно. И так как ему совершенно не улыбалось сдавать Роману индивидуальный зачет по всему творчеству Салтыкова-Щедрина, он, еще раз прошипев: «Сколько тебе повторять? Падай!» – толкнул Марата. Тот упал. Класс прорезал истошный вопль. Так кричит в джунглях смертельно раненный зверь.

– И чего ты орешь? – склонился Пашков над Маратом. – Совсем память отшибло? Тебе сейчас полагается быть в глубоком обмороке. А орать начинай через десять минут.

– А-а! – не внял его доводам Ахметов. Вцепившись двумя руками в здоровую ногу, он, не переставая, вопил.

– Вот видишь, и ногу перепутал, – продолжал его наставлять Пашков. – У тебя совершенно другая сломана. Которая в гипсе. За нее и хватайся, если уж тебе сразу базар поднимать приспичило.

– Теперь уже и эта! – огласила класс новая порция ахметовских стонов.

– Как эта? Почему эта? – вытаращился Лешка.

– Ахметов! Что с тобой? – не на шутку встревожившись, пожилой литератор выскочил из-за стола и склонился над Маратом.

– Нога! – проорал тот. – Вызывайте «Скорую»!

«Классно притворяется, – отметил про себя Пашков. – Только жаль, все перепутал. Но орет хорошо. Вон как Роман засуетился».

Решив усилить драматизм ситуации, Лешка укоряюще посмотрел на литератора:

– Видите, Роман Иванович. Теперь всем ясно, почему мы на ваш урок опоздали. Без нашей помощи Марат давно бы упал. Представляете, если бы это случилось на лестнице?

– На лестнице, вероятно, было бы еще хуже, – смущенно пробасил Роман Иванович. – Ну, Ахметов, – схватился он за свободную от гипса ногу Марата. – Скажи, где у тебя болит?

Ахметов дернулся и взвыл пуще прежнего:

– Везде у меня болит.

– Плохо дело, – поднялся с корточек литератор. – Боюсь, Ахметов у нас вторую ногу сломал.

– Точно, сломал! – с уверенным видом произнес Женька. – Маратка у нас такой. Он может.

Компания с Большой Спасской переглянулась. Все они не меньше, чем Пашков, восхищались представлением, которое закатил Ахметов. Похоже, у него проявился настоящий актерский талант.

– Елки-палки! – словно бы прочитав их мысли, подстреленным тигром взревел Марат. – Чего ж я теперь буду делать с двумя сломанными ногами?

– Успокойся, – подыграл ему Пашков. – Мы – твои друзья. И в беде тебя не оставим.

Марат неожиданно перестал корчиться и стонать. Смерив Лешку мутным взглядом, он прохрипел:

– Савушкин, ты меня только подними. А Пашкову я сам врежу.

– Ахметов! – всегда стоял за справедливость Роман Иванович. – Я, конечно, понимаю, что тебе больно. Но на Пашкова ты нападаешь зря. Он тебе помогал. А свалился ты сам, без чьей-либо посторонней помощи.