[7], я не утверждаю, что если в стену террасы рядом с моей головой сейчас ударится пуля, я не стану пытаться разузнать, откуда и почему она прилетела! Ничто человеческое мне не чуждо, в конце концов!

Я улыбнулся. В стену террасы позади нас только что ударился маленький камушек, и проведенная Пуаро фантастическая аналогия приятно щекотала мое воображение. Наклонившись, он поднял камушек и продолжал:

– Да, я тоже человек. Я – как спящая собака, которая не лает и не кусает, но ведь спящую собаку можно и разбудить… У вас, англичан, есть пословица на этот счет.

– Да, если завтра вы обнаружите рядом со своей подушкой кинжал, горе тому, кто его подбросил! – сказал я.

Маленький бельгиец кивнул, но как-то рассеянно.

К моему удивлению, он вдруг встал и начал спускаться по лестнице, ведущей с террасы в сад. Тут же на дорожке появилась девушка, которая торопливо шла в нашу сторону.

Только я успел заметить, что девушка эта решительно хорошенькая, как меня отвлек Пуаро, который, не глядя, куда идет, споткнулся о корень и грузно упал. Он как раз поравнялся с девушкой, когда это произошло, и она помогла мне поставить его на ноги. Разумеется, я был занят пострадавшим другом, однако ее темные волосы, шаловливая мордашка и большие синие глаза тоже не укрылись от моего внимания.

– Тысяча извинений, – пробормотал Пуаро. – Мадемуазель, вы чрезвычайно добры. Я крайне сожалею – ох! – моя нога… так больно… Нет, нет, ничего серьезного – просто подвернул лодыжку, и всё. Через несколько минут все пройдет. А пока не могли бы вы, Гастингс… вместе с мадемуазель, если она будет так добра… помочь мне? Я стыжусь просить ее о такой любезности.

Вдвоем – девушка поддерживала его с одной стороны, я с другой – мы скоро доставили Пуаро на террасу, где усадили его на стул. Там я предложил сходить за доктором, на что мой друг ответил решительным отказом.

– Говорю вам, ничего страшного. Просто подвернулась лодыжка, вот и всё. Сначала больно, потом проходит. – Он скорчил гримасу. – Увидите, через одну маленькую минутку я уже все забуду. Мадемуазель, тысячу раз благодарю вас. Вы очень добры. Присядьте, прошу.

Девушка опустилась на стул.

– Да не за что, – сказала она. – Но лучше бы все-таки показаться доктору.

– Мадемуазель, уверяю вас, это сущий пустяк, bagatelle![8] Удовольствие от вашего общества столь велико, что боль уже прошла.

Девушка рассмеялась.

– Вот и хорошо.

– Как насчет коктейля? – предложил я. – Сейчас самое время.

– Ну… – Она замялась. – Большое спасибо.

– Мартини?

– Да, сухой мартини, пожалуйста.

И я отправился заказывать напитки. Вернувшись, я нашел девушку и Пуаро за оживленной беседой.

– Вообразите, Гастингс, – сказал он, – вон тот дом, на самой оконечности мыса, которым мы с вами так долго восхищались, принадлежит мадемуазель.

– В самом деле? – ответил я, совершенно не припоминая, когда это я выражал подобное восхищение; скорее, наоборот, до сих пор я его почти не замечал. – Да, жутковато смотреть, как он стоит там совсем один, на краю обрыва, хотя вид, конечно, впечатляющий.

– Он и называется Эндхауз[9], – сказала девушка. – Я люблю этот старый дом, хоть он и обветшал порядком. Точнее говоря, разваливается на части.

– Вы – наследница старинного рода, мадемуазель?

– Да так, ничего особенного. Хотя последние две-три сотни лет здесь всегда жили Бакли. Мой брат умер три года тому назад, так что я в роду последняя.

– Печально. И вы живете здесь совсем одна, мадемуазель?

– О, я редко бываю дома, а когда я здесь, то двери у меня не закрываются – толпа друзей, одни приходят, другие уходят…