Хорошо вчера так погуляли, славно, наболтались всласть. Все последние новости обсудили, даже то страшное убийство – с вырезанной звездой, про которое Женьку так и подмывало спросить вот уже прямо сейчас, в кабинете врио начальника отделения. Правда, девушка сдерживалась – все ж таки не в детский сад на практику пришла, понимание иметь надо!

– Так вот, Евгения, тебе, так сказать, наставник, – спрятав усмешку, Ревякин указал на только что вошедшего Макса. – Прошу любить и жаловать… Ну и ты, Максим, практикантку нашу не обижай! Чего улыбаешься? Вижу, догадался уже, что за стажера я тебе вчера обещал?

– Да уж догадался, – усмехнулся Максим. – Тоже мне, бином Ньютона!

Начальник шутливо погрозил пальцем:

– Ну, ты это, не умничай! И не маячь в дверях, что за привычка такая? Садись уже. Дорожкин тебя просил в помощь…

– Угу, – косясь на Женьку, поспешно закивал молодой человек. – У нас там наметки кое-какие есть по убийству.

Вот эту фразу Максим постарался произнести не то что б уж очень солидно, но со значением и с некоторой обыденностью и даже с небольшим цинизмом. Чтоб Колесникова – практикантка! – так сказать, понимала, что они тут не шутки шутят, а страшные преступления раскрывают, ничуть не хуже, чем Шерлок Холмс или Эркюль Пуаро!

Что ж, впечатление Макс произвел – это было видно. Тем более и Дорожкин уже появился, заглянул в кабинет:

– Разрешите?

Да, вот именно так – к начальству на «вы»! Хоть коллеги и были знакомы уже много лет, и даже дружили, но при посторонних как-то было принято соблюдать субординацию. А Женька еще не была совсем уж своей.

– Говоришь, Макса тебе в помощь?

А вот начальство могло позволить себе и на «ты» – и в этом тоже никакого моветона не было.

– Ну да, Макса… Хорошо бы! – Участковый присел на стул. – Вдвоем-то мы быстро управились бы. Все равно нынче с матерью убитой глухо. Пьяна как пень! Похоже, не понимает, что дочку убили. Или, наоборот, как раз дошло до нее уже…

– Что ж, ежели товарищ младший оперативный уполномоченный не возражает… – склонив голову, начальник искоса посмотрел на Мезенцева. – В конце концов, это его законный отсыпной, и никто не имеет права…

– Оперативный уполномоченный не возражает! – быстренько вставил Макс. – И даже более того…

– Ну, тогда поезжайте! – Игнат махнул рукой. – По возвращении жду с подробным докладом. Да! Макс, притащи сюда живенько материал по «музыкальному делу». Введу практикантку в курс дела.

– А! Сейчас.

Оба – Дорожкин и Мезенцев – вышли, и начальник с тоской посмотрел им вслед. Как бы ему сейчас хотелось бросить душный кабинет и поехать с ребятами, заняться наконец настоящий делом, а не отчетами, докладами, сводками и всем таким прочим, без чего немыслимо понятие «руководство». Скорей бы уж Дормидонтыч из отпуска вернулся!

– Ну вот, Женя, так сказать, первый твой материал… Ничего, что на «ты»?

– Даже лучше!

– Ну и славненько.

Развязав папку, Ревякин хитро прищурился и вытащил оттуда две маленькие грампластинки, записанные на целлулоидной пленке.

– Посмотри внимательно, ну и скажи, что думаешь?

– Да тут и думать нечего! – повертев пластинки в руках, практикантка пожала плечами. – Эта вот, с приклеенной снизу открыткой, – официальный продукт, так сказать, «звуковое письмо». Записано в ателье по утвержденным расценкам. Вон тут и адрес указан.

– Все верно, все так, – довольно потер руки Ревякин.

– Эта же, – девушка подняла другую пластинку, – так называемая «запись на костях», на старом рентгеновском снимке. Их обычно на помойку выбрасывают. Сейчас на таких, наверное, и не пишут уже. Короче, самопал. На этом пока все.