* * *

– Это моя мачеха, – прошептала Натали, наблюдая за дамой в белом сквозь ветви сирени. – Лиди, должно быть, и тогда ночью мы видели ее. Плащ тот же самый! Знать бы, куда она ходит…

– Можно просто пойти за ней, – ответила я тоже шепотом.

Я сказала это легко, как что‑то очевидное, но Натали посмотрела на меня с суеверным ужасом в глазах.

– Ты что?! – зашептала она в страхе. – Даже не думай об этом – вдруг она заметит тебя.

– И что она сделает? Нашлет на меня порчу? – не смогла я удержаться от ехидства. А у самой все больше и больше зрела озорная мысль.

– Нельзя шутить такими вещами, – помолчав, ответила Натали, – вдруг она и правда ведьма? Я даже не удивлюсь, если это так…

Глядя, как она боязливо вжимает голову в плечи, я решила, что довольно для Натали на сегодня впечатлений.

– Тогда нам лучше вернуться в дом. Подождем, когда она скроется из виду, и уйдем.

– Если мы уйдем, то никогда не узнаем, что там, за воротами, – помолчав, продолжала размышлять вслух Натали. – К тому же можно лишь издалека посмотреть, куда она идет. Одним глазочком.

Я действительно не могла понять, чего так боится Натали. Всерьез опасаться порчи или какого‑то колдовства я не считала разумным, а сама по себе Лизавета Тихоновна едва ли могла представлять опасность. Должно быть, мне просто хотелось понять мачеху Натали: действительно ли та при всей своей внешней вменяемости может ходить ночью в заброшенный парк только для того, чтобы собрать какие‑то травы? Наверное, если бы я застала ее в парке с любовником, то все сразу встало бы на свои места. Вот потому‑то, что я слишком люблю порядок и определенность, я дождалась, когда Эйвазова прикроет за собой створку ворот, не запирая их, однако, и поднялась из‑за кустов. Крепко взяла Натали за руку. Скомандовала:

– Пошли!

Натали молча мне подчинилась.

Парк по ту сторону ворот выглядел мертвым. Ветвистые сосны разрослись здесь столь густо, что наглухо прятали усыпанную гранитной крошкой дорогу в своей тени. Казалось, и в самый солнечный день здесь мрачно и сыро, и даже птицы не желают посещать это место. Тяжелая здесь была атмосфера и гнетущая.

Однако изредка вдоль дорожки встречались скамейки, занесенные грязью и прошлогодней листвой, а рядом с ними высились статуи нимф и богинь – такие же по стилю, как и статуи в «жилой» части парка. Выходит, заброшенным этот участок был не всегда. Кто и зачем запер ворота? И что здесь могло случиться столь страшного, что их вообще решили запереть?

Каждый звук в этом коридоре из сосен становился гулким и отчетливым, потому я старалась ступать едва слышно и еще крепче сжимала руку Натали, как будто умоляя ее не вздыхать так оглушительно громко. Если Эйвазова вдруг почувствует что‑то и обернется, сцена выйдет, мягко говоря, неловкая…

Но фигура Лизаветы величаво и неспешно, словно белое привидение, плыла впереди, не делая попыток обернуться или прислушаться. Лишь раз она остановилась. В ту же секунду мы с Натали ахнули, готовые быть застигнутыми, а я лихорадочно начала выдумывать ложь о том, что мы‑де увидели, что ворота открыты, и решили прогуляться…

Однако ложь не понадобилась. Лизавета всего лишь поудобнее подхватила свои юбки и полы плаща и начала спускаться под откос дороги. А вскоре скрылась меж ветвями сосен.

– Лиди, я прошу тебя, давай вернемся… – простонала подруга.

– Все будет хорошо, – успокаивала я ее. Однако с места не двигалась.

Мне не давала покоя мысль, что Лизавета все же заметила нас – замыслила что‑то недоброе и, притаившись в тени сосен, подпускает нас поближе, чтобы… Нет, полный бред! Но многолетнее общение с Платоном Алексеевичем крепко вбило в мою голову правило, что всегда лучше перестраховаться, чем потом горько жалеть о своей самонадеянности.