– Здравствуйте, господин Широков, – проговорил он, подходя к столу, – я Изюмов.

– Савелий Григорьевич, рад приветствовать, – я пожал протянутую руку, отметив про себя то, что пожатие было именно таким, какое я люблю: короткое, крепкое, без излишней демонстрации силы, но и не вялое. – Присаживайтесь, прошу вас.

– Спасибо, – Изюмов, внешность которого абсолютно не соответствовала той, что я себе нафантазировал, опустился в кресло для посетителей, – мне порекомендовал вас Фёдор Зимин, хотя вы, наверное, его не помните.

– Почему же, – я улыбнулся, мысленно поблагодарив Леночку, – нотариус, немолодой такой, с роскошной седой шевелюрой?

– Надо же, – Изюмов неожиданно широко улыбнулся, продемонстрировав прекрасные зубы, белизна и сохранность которых наводили на мысли об их ненатуральности. – А он был уверен, что вы его не вспомните. Думаю, ему приятно будет узнать, что он ошибся.

– И чем же я, по мнений уважаемого Фёдора Ильича, могу вам помочь?

– Дело у меня достаточно необычное, – помолчав, начал Изюмов.

– Ко мне с другими не приходят, – я развёл руками, мол, и рад бы чем попроще заняться, но кто ж мне даст-то? – Готов вас выслушать, Савелий Григорьевич. Может быть, чай или кофе? Знаете, одна моя знакомая, очень достойная дама, утверждает, что с чашкой кофе любые разговоры проходят легче. И вы знаете, она права, я сам убедился.

– Тогда, если можно, кофе. Крепкий и без сахара, – ответил Изюмов, заработав себе ещё один плюсик.

– Леночка, будь добра, два кофе. Мне как обычно, а нашему гостю крепкий и без сахара, – распорядился я, нажав клавишу интеркома.

– Одну минутку, Антон Борисович!

Буквально через несколько минут, за который мы с Изюмовым пришли к выводу, что зима в этом году удивительно хорошая, в меру холодная и снежная, а весна, скорее всего, будет ранней и тёплой, девушка поставила перед нами поднос с двумя чашками кофе, сахарницей и молочником.

– Так что же привело вас ко мне, Савелий Григорьевич? – вернулся я к деловому разговору, сделав глоток кофе, в который плеснул немного молока.

– Полтергейст, – отпив из своей чашки и поставив её на стол, совершенно спокойно ответил Изюмов, – полагаю, явление, с которым я столкнулся, называется именно так.

– Вот как? И почему же вы так решили? – мне действительно стало интересно. Обычно люди начинали издалека, а этот бывший боксёр зашёл, так сказать, с козырей. Мне всегда импонировал такой подход к делам. – И ещё… Можно личный вопрос?

– Разумеется, – он кивнул, – если я не захочу отвечать, я просто промолчу, вот и всё.

– Вы же бывший спортсмен, я прав?

– Да. Боксёр.

– Возможно, я покажусь вам жертвой стереотипов, но для бывшего боксёра у вас удивительно богатый словарный запас и нехарактерный стиль разговора.

– Вы правы, Антон Борисович, – он едва заметно улыбнулся, – это стереотипы. У меня два высших образования, я достаточно успешен в бизнесе, свободно говорю по-английски и по-итальянски. Но при этом моё спортивное прошлое при мне, и оно мне абсолютно не мешает, скорее, наоборот.

– Dici cose incredibili, amico mio! (* Вы говорите удивительные вещи, мой друг! итал.) – воскликнул я, даже не пытаясь скрыть усмешку. Ну вот не верилось мне, никак!

– È davvero così strano? Secondo me, è comune! (*Неужели это так странно? По-моему, обычное дело! итал.) – на чистейшем итальянском ответил мне Изюмов и расхохотался, увидев мою отвисшую челюсть.

Придя в себя и тоже не удержавшись от смеха, я лишь восхищённо покачал головой, признавая своё полное поражение.

– Вы отправили меня в нокаут, если я не ошибся в терминологии, – отсмеявшись, сказал я, – решительно и бесповоротно! Я в абсолютном восторге, честное слово! Итак, Савелий Григорьевич…