– К тому же, Анвар действительно приятный молодой человек, не лишённый талантов, – продолжает отец, не замечая неловкой паузы. – Граф Эгертон, будьте любезны, сыграйте нам! – вдруг приглашающе кивает он на центр зала.

– С удовольствием, мой король, – тут же вскидывает голову тот с такой надеждой в глазах, будто только и ждал повода избавиться от компании Иви.

За несколько широких шагов он подходит ближе к трону, на ходу почти неуловимым жестом выхватив из рукава сюртука длинную, причудливо изогнутую флейту – не уверена, что инструмент называется именно так, но чем-то похож. Смолкает скрипка и притихают разговоры, когда Анвар подносит флейту к губам и прикрывает веки. Ловкость пальцев графа заставляет нескольких придворных дам томно закатить глаза, обмахиваясь веерами, но он на них и не смотрит. Не дыша слежу за ним и замечаю, что вся тыльная сторона правой ладони будто покрыта буграми, сморщенные линии тянутся за рукав, как рябь на воде. Похоже на страшные последствия ожога, и я передёргиваюсь, представив, как были получены эти уродства.

Странная, незнакомая мелодия вырывается из инструмента – настолько тонкая, словно мерещится. Как ветер в волосах, когда я седлаю любимицу Шитку и несусь подальше в поля, где нет нужды держать прямо спину, лгать и притворяться. Ноты становятся выше, и в моей голове вспыхивают картины, потрясающе живые картины-воспоминания. Цокот копыт, запах свежескошенной травы, звон лошадиной сбруи. Капли дождя на лице, клянусь, я их чувствую! Как на удивление приятно тёплая влага стекает по щекам, как дорожки воды уходят по шее к декольте платья. В потрясении трогаю кожу вокруг ожерелья, понимая, что она абсолютно сухая. В этот момент музыка становится громче, настойчивей, ярче – и граф резко открывает веки, устремляя взгляд прямо на меня.

В магнетических глазах чернотой искрится смех. Он льётся в задорной музыке, и народ начинает тихо прихлопывать в ритм, а я застываю, не понимая, откуда появляется дрожь. Потому что капли никуда не исчезают, ощущение катящейся по телу влаги не отпускает, более того, они превращаются в нити колких сверкающих искр пламени, скользящих по коже. По груди, по животу, медленно достигая шелкового белья, вызывая мурашки. Я кусаю губу, совершенно растерявшись. Пытаюсь сбросить эти ощущения, незаметно отряхивая платье, но понимаю, что я всё ещё в бальном зале у трона отца, сухая, как и каждый слушатель. Кажется, это всё происходит только со мной и вовсе не наяву. А ещё, кажется, граф прекрасно об этом знает: финальная, свистящая нота разносится торжественным эхом и рассыпается звёздами в моей голове. Тяжело дышать, но ещё тяжелей признать, как тревожно трепещет в груди нечто незнакомо-волнительное. Тягучее. Приятное…

– Превосходно, граф, чудесная музыка! – оглушительно взвизгивает и хлопает первой Глиенна, и это моментально меня отрезвляет: посторонних капель на теле больше нет, лишь отголоски и странно зачастивший пульс. – Что это за инструмент?

– Благодарю, миледи. Это фейнестрель, народный инструмент моего края, – криво улыбается Анвар уголком губ, на мгновение склонив голову. Волшебная флейта вновь прячется в его расшитом серебряными нитями рукаве.

– Как мило, что вы чтите традиции и учите своих детей музыке простого люда. – Отец поворачивает ко мне голову, и я без лишних слов понимаю, что от меня требуется реакция, но отчаянно теряюсь.

Что это, болотные духи, вообще было? Это точно не просто музыка.

– Спасибо, граф, – глухо и растерянно выдавливаю я, прилагая все усилия, чтобы не смотреть на его лицо. Почему-то есть ощущение, что найду в прозрачности глаз веселье победителя. Только не понимаю, в какой игре.