– А вдруг фея подслушает? – Чижик вскочил, и его табурет тоже грохнулся на пол.
– Хорошо, – проговорила мама. – Тогда скажи, что передумал жениться на Эви.
Чижик закивал:
– Эви, я пере…
– Погодите! А если Люсинда услышит? Мало ли что она сделает с Чижиком! – Я не представляла себе, подслушивает она нас или нет. – В кого угодно его превратит! – (В кого-то хуже, чем огр?) – Или еще что-нибудь ужасное с ним сделает. И меня накажет за то, что пыталась оттянуть свадьбу и обмануть ее.
Никто не проронил ни слова.
– Я хочу есть! – вырвалось у меня.
Чижик подскочил:
– Мы жаркое почти не тронули.
– Нет! – Я не желала, чтобы мясо отдавало овощами. Бросилась в заднюю дверь, за огород, где растила травы – от аромата пряностей меня теперь мутило, – и в сарайчик, где хранились драгоценные полтуши говядины. Я так проголодалась, что даже не стала тащить мясо в кухню, чтобы разделать, а просто сдернула его с крюка и вонзила зубы в ляжку…
И, жуя, подняла голову и увидела на пороге маму: в одной руке она держала свечу, а другую стиснула в кулак и прижала ко рту, и по щекам у нее текли слезы.
Я очень любила маму, несмотря на то что и она пробуждала у меня аппетит. У нее были глубокие морщинки от улыбок у рта и такие же глубокие морщинки от удивления между бровями. И круглый подбородок. И карие глаза с синими искорками.
Тут и у меня хлынули слезы. Мне невыносимо было смотреть, как она смотрит на меня, так что я закрыла глаза и продолжала есть – скорее из необходимости, чем ради вкуса. Когда спустя несколько минут я отважилась взглянуть на нее, она уже ушла. Я сожрала целых полтуши – только кости остались. Наконец-то сытая, усталая, я свернулась на соломе.
• Сны у огров – или у людей-огров – красные, цвета ярости.
Окутанная багровой дымкой, я призраком вплывала в дома на улицах Дженна и замирала над спящими горожанами – иногда над своими больными, – глотая слюну. Даже во сне я понимала, что мне нельзя их есть, – но ох как хотелось!
Глава четвертая
На заре я проснулась от голода. Рука больше не болела. Я сняла повязку и обнаружила, что рана не красная и не опухшая – даже перевязывать ее больше не надо.
• Раны от стрел у огров заживают просто превосходно.
Я пересекла двор под моросящим дождиком и зашла в дом. Там я пробралась наверх и села перед своим туалетным столиком, чтобы изучить косматый пятнистый кошмар в зеркале. Я попыталась придать маленьким, заплывшим кровью (но по-прежнему светло-карим) глазам приветливое выражение, но оценить успех не смогла.
В желудке у меня шла битва между огрским голодом и человеческой тошнотой.
Что ж, если я теперь так выгляжу, придется огрскими средствами убеждать всех не обращать на это внимания.
– Друг…
Получилось сипло. Я сглотнула.
– Дорогой друг… Несмотря на такое…
Такое что?
– Несмотря на такую… гм… необычную внешность, я на самом деле…
Сказать вслух, кто я на самом деле, я не могла даже сама себе.
– Я никому не желаю зла.
Я и сама себе не поверила бы. И битых полчаса упражнялась, пока не решила, что стало капельку лучше. Тогда я вышла в коридор, хотя надо было бы сначала послушать из-за двери, нет ли там кого-то. В коридоре была Беттина, наша служанка: она мела пол.
– И-и-и-и! – (Метла грохнулась на плитки.)
Нужен сладкий голос.
– Моя добрая Бет…
Служанка мигом слетела вниз по лестнице. Я услышала, как хлопнула входная дверь.
Наш слуга Руперт – высоченный, молодой, здоровый как бык – оторопело глядел на меня с верхней площадки. Миг – и он пронзительно завизжал не хуже Беттины. Но остался стоять как вкопанный: побоялся бежать вниз мимо меня.