– А потом? – строго спросил Авенир. – Вы сказали «пока самая простая».

– А потом, когда ваших работ станет больше, мы проведем отбор по жанрам. У нас будут лучший пейзаж, лучший натюрморт, лучшая пленэрная зарисовка и так далее. Порисуем с вами ягоды в саду, траву, какие-то бытовые предметы – и в каждой категории выберем лучшее.

– Получается, это не выставка, а какое-то соревнование, – неодобрительно заметила Лиза.

– Ну а ты как хотела? – горячо вступилась Соня. – Настоящие выставки у взрослых бывают, а мы же еще только учимся!

– Любая сборная выставка – это в некотором роде соревнование, – примирительно заметила Надя. – Зрители приходят и оценивают, какие работы им ближе, какие производят большее впечатление…

– А у вас бывают выставки, Надя Юрьевна? – сияющая Соня не сомневалась в положительном ответе, но Надя вдруг растерялась, и рассудительный Авенир, по привычке поправляя очки, опередил ее реплику:

– Надежда Юрьевна просто преподаватель. Выставки бывают у Дмитрия Ивановича, который проводил у нас занятие в прошлую пятницу.

И Надя, коротко кивнув замершей от неловкости Соне, улыбнулась и стала помогать детям убирать за собой. Видимо, это неизбежно: если начинаешь что-то в возрасте за сорок, к вершинам не пробьешься. Но так ли важны какие-то абстрактные высоты и достижения, когда после долгих лет наконец начинаешь делать то, что нравится?

Время после отбоя было любимой и самой драгоценной частью кратовского лета. Детские спальни располагались наверху, поэтому вечерами весь первый этаж, включая веранду с круглым столом, огромную гостиную и небольшую кухню, оставался в распоряжении взрослых. Можно было и гостей принимать, и самим жить в свое удовольствие.

Правда, Света тоже спала на втором этаже. Комната, в которой она выросла, находилась там – поглядывала сверху на сад и калитку широким трехстворчатым окном. Света ничего не стала здесь переделывать, только сложила в коробки и отнесла на пахнущий деревом и пылью высокий чердак свои детские вещички, а освободившиеся полки заставила книгами, натасканными из огромных шкафов с первого этажа. Она жила в Кратове с первых дней жизни до седьмого класса и была привязана к старому дому на подкожном уровне, знала каждый сучок в стене, каждую дощечку и кочку в саду. Поэтому и ремонт сделала смелый и яркий: она чувствовала душу этого дома и не боялась поранить ее поверхностными изменениями. Оттого что стены стали разноцветными, на мебели сменилась обивка, а старинные предметы дополнились современными, дом не изменился по сути – только прихорошился.

Для Светы он оставался таким же дающим силы гнездом, как во времена, когда они со старшим братом Володькой учились в школе по соседству, мама ездила в Москву на спектакли, отец – на лекции, а всем хозяйством заправляла немногословная и энергичная домработница Лидочка. И хотя сейчас в интерьере появилось много новых вещей, Светлана чаще всего общалась с теми, которые знала с детства. Проходя по гостиной, она каждый раз коротко касалась рукой маминого рояля, время определяла по довоенным ходикам, вечерами забиралась с ногами на кожаный диван с высокой деревянной спинкой, который был чуть старше ее отца, и с вечно новым наслаждением ныряла в бесконечные шкафы библиотеки, которую начал собирать еще дед Степан Зарницкий, получивший дом в Кратове за заслуги перед революцией в начале тридцатых.

– Как твоя голова? – обратилась к Свете Надя, сидящая на другом конце огромного старого дивана с кружкой чая. От усталости у нее под глазами залегли тени, с которыми не удавалось справиться даже мягкому свету торшера.