– И зачем ты его прощала?

Тупой вопрос.

– Потому что любила, – озвучивает она мои мысли.

– Так же, как любишь меня? – не сдерживаюсь от ироничной усмешки.

– Нет… Нет... Совсем не так.

– И в чём разница?

– В том, что тогда я была ещё глупой наивной первокурсницей, которая очаровалась самым популярным парнем в университете, и потому прощала ему всё на свете. А тебя я люблю по-настоящему.

Господи! Ну какая дурочка! За три года ничего не изменилось. Только она этого не понимает.

– О какой любви ты говоришь? Мы с тобой месяц знакомы и в основном только трахаемся. Ты обо мне ровным счётом ничего не знаешь, а обратила внимание только потому, что я выгляжу в точности, как Алекс.

– Неправда. Может, в начале так оно и было, но потом я поняла, что ты — не он, и полюбила. И мне неважно, что прошёл только месяц. Полюбить можно и быстрее, всего за один миг. Так со мной и случилось, – тараторит Алана, а я непроизвольно перевожу взгляд на Веро́нику.

Она по-прежнему стоит в нескольких десятках метров от меня и весело общается с гигантом, которого мне хочется отодвинуть от неё как можно дальше. Особенно когда вижу, как мегера встаёт на цыпочки и поднимает руку к его прилизанным волосам, чтобы устроить на голове кавардак, а моя куртка тем временем задирается выше, оголяя её сочный зад.

Пропуская мимо ушей часть никому ненужных извинений Аланы, я с остервенением сжимаю руками руль.

И какого хера, спрашивается, меня так бомбит? Причём абсолютно без повода? Я ведь знаю, что между ними ничего нет.

Откуда?

Я просто умею замечать детали, на которые большинство людей не обращает внимания. Я вижу и слышу гораздо больше остальных, и происходит это, наверное, потому что я часто люблю пребывать в молчании.

Пока Алана тарахтела, сидя со мной на перерывах в столовой или в коридоре, я неоднократно замечал, как этот гигант поглядывал на неё, предполагая, что его никто не видит.

На Веро́нику он точно так не смотрит. Как и она на него. Однако их весёлое общение меня всё равно изрядно коробит. И это странно. Повадок неадекватного ревнивца и собственника я прежде в себе никогда не наблюдал. А сейчас мне жуть как хочется оттащить Веро́нику от него, спрятать от всех остальных глаз и как следует отхлестать по заднице, чтобы думала в следующий раз, перед тем как напяливать в универ столь тонкое и короткое платье.

– Не злись на меня, пожалуйста. Обещаю, впредь я буду сдерживать истерики на пустом месте и постараюсь быть хорошей. Очень хорошей, – до моего слуха всё-таки добирается голос Аланы. Но лишь потому, что её рука опустилась на мой пах и уже начала расстёгивать ширинку.

– Ты что собралась делать? – перехватываю её запястье.

– Вымаливать прощение.

Должно быть, она хотела сказать «высасывать».

– Я же вижу, что ты всё ещё злишься. А я не хочу видеть тебя таким. Я хочу поднять тебе настроение, и чувствую, что ты тоже хочешь того же, – похотливо ухмыляется Алана, крепче сжимая рукой мой твёрдый член сквозь ткань джинсов.

А я и не буду отрицать, что хочу разрядиться. После полуторачасовой лекции с мегерой я весь день ходил на взводе. А сейчас, пока я наблюдал за ней из машины как какой-то неадекватный сталкер, моё возбуждение и вовсе достигло предела.

Так почему бы на прощание не прибегнуть к помощи той, что сама её столь любезно предлагает? Вообще не нахожу причин отказываться. Так что…

Я отпускаю запястье Аланы, позволяя ей расстегнуть ширинку до конца, приспустить штаны и вытащить эрегированный член из боксеров.

Если во мне и имелся хоть один намёк на совесть или страх перед тем, что нас может увидеть кто-то из лекторов, то всё исчезает в тот же миг, как Лана вбирает меня в свой рот по самое горло и начинает активно двигать головой, пуская в ход ещё и руку.