— Эм-м...
У меня не находится слов, но дышится теперь заметно легче. И дьявольский котел подо мной в одночасье остыл.
Отлегло, что называется.
— Хорошо, но кому я могу рассказать-то? — все же уточняю и мужчина становится белее мела, глазенки бегают из стороны в сторону.
— Ему, — шепотом отвечает, не внося никакой ясности. — Я не хочу проблем. Я очень крепко держусь за это место, понимаете?
Я рассеянно киваю, а Андрей Родионович вынимает из нагрудного кармашка платок и судорожно протирает им заднюю сторону шеи. Так усердно, словно до костей хочет дотереть. Он проходит за свой рабочий стол, усаживается в кресло и, положив руки на поверхность стола, сцепляет пальцы в замок. А те дрожат... Ровно так же, как и у меня пять минут назад.
— Уверяю вас, я никому ни о чем не расскажу, — клятвенно заверяю.
— Спасибо... спасибо вам, — выдыхает он с облегчением, сминая в кулаке свой платок.
— Так и что? Какими будут дальнейшие действия? — спрашиваю я, распрямляя свои плечи. — Полагаю, мне нужно готовить себя к многочисленным проверкам, анализам и всему прочему?
— Что вы? — отмахивается мужчина. — В этом нет никакой необходимости, — радует меня, заполняя форму какого-то документа. — Память к вам вернется как только вы сами того захотите.
Вот так просто?
И я бы посетовала на некомпетентность Андрея Родионовича, если бы не одно но... Это только на руку мне.
Смею предположить, он оказался под влиянием Дамира. Ну не могло мне так подфартить без постороннего вмешательства, а это лишний раз доказывает, что Дамир не так-то прост.
— Вот держите, — передает он бумажки, в которые я даже не смотрю. — На этом все, Екатерина Андреевна.
Складывается ощущение, что мужчина выпроваживает меня из своего кабинета.
— Я могу идти? — спрашиваю на всякий случай.
— Да, можете, — отвечает нервно и добавляет напоследок: — Очень надеюсь, моя помощь вам больше не потребуется.
Да он не просто желает меня выпроводить. Он считай открестился от меня, словно я бремя, свалившееся ему на голову как снег.
Что же Дамир ему такого сказал? Не запугал ли случайно?
— Тогда всего хорошего, — говорю я.
— И вам, — скупо отвечает.
Я выхожу из кабинета, прохожу вдоль коридора, где меня встречает Матвей.
— Ну что? Как все прошло? — подлетает ко мне.
— Да нормально все прошло, — отвечаю растерянно.
— Это что? Я могу посмотреть? — буквально вырывает у меня из рук документы, выписанные Андреем Родионовичем.
Пробегается по ним взглядом, а затем резко поднимается на меня голову.
— Подожди, и это все?
— Что тебя смущает опять? — одним глазком заглядываю в документы.
— А как же полное обследование? Как же томография, дополнительная диагностика, чтобы выявить причину нарушения памяти? Я же сказал Андрею, что случай сложный! Что можно вылечить одним походом к психотерапевту, я не пойму? — рычит Матвей от негодования. Злится чему-то до пара из ушей и зубовного скрежетания, пока читает рекомендации.
— Матвей, ты можешь говорить на полтона тише? Тебя же все слышат! — в неловкости озираюсь я по сторонам, замечая, что на нас косятся администраторы и посетители клиники.
Я беззвучно извиняюсь перед ними и вцепляюсь в руку Матвея, пытаясь увести его отсюда. А он с места не двигается. Еще и руку свою одергивает, отпихивает меня.
— Что-о-о? Еще и секс под запретом? На целый месяц!? Просто из-за того, что ты не помнишь две недели своей жизни? Это же смешно! А почему бы сразу на полгода не огранить? — бесится он уже, размахивая руками, а я смеюсь про себя, несмотря на всю абсурдность ситуации.
Все-таки стоит отдать должное Дамиру.