Закончив ужинать первой, встаю из-за стола, чтоб включить электрический чайник. Пока кладу пакетики с чаем в чашки, вспоминаю про разговор с Ингой. Удивительно, но я даже не спросила сумму, которую Инга хочет получить за продажу салона красоты. Да и сама ещё не успела подумать: а надо ли мне брать на себя такую ответственность и покупать бизнес, пусть весьма и успешный. Я достаточно неплохо зарабатываю, клиентов, как и говорила Инга, у меня хватает, дневник забит записями на месяц вперёд. Но от такой возможности вряд ли стоит отказываться, ведь так?

От мыслей начинает болеть голова. Или же это просто день был тяжёлым, я ведь морально устала, чувствую себя выжатым лимоном.

– Когда закончите ужинать, оставьте всё на столе. Я потом уберу.

– Ты заболела, Ась? – волнуется Стельмах, заметив, как я растираю пальцами виски.

– Нет, что-то голова разболелась. Пойду полежу.

Выхожу из кухни. В домашней аптечке нахожу таблетку обезболивающего, принимаю лекарство и устраиваюсь на диване в зале. На телевизоре показывают какую-то ерунду, толком не вникаю, просто щёлкаю пультом, чтоб как-то отвлечься от мыслей. Осень в этом году выдалась тяжёлой, я бы даже сказала, судьбоносной. Спустя восемь лет в город вернулся мужчина из прошлого и разрушил мою семью.

“Нет, Ася. Матвей ничего не разрушал, разрушают – когда есть что разрушать. А у вас со Стельмахом и так всё шло к разводу. Помнишь восьмую годовщину вашей свадьбы? Он же забыл про неё, а ты так готовилась в тот день, ждала его после работы: романтический ужин, красивое платье и сексуальное бельё. Не пришёл, даже свечи на праздничном столе не успела зажечь”, – настойчиво напоминает внутренний голос.

Чувствуя, как веки становятся тяжёлыми, проваливаюсь в сон. Словно издалека слышу, как Стельмах говорит Соне, чтоб она не будила маму.

Проснувшись, не сразу соображаю, где нахожусь. Телевизор выключен, в комнате темно. Откинув одеяло в сторону, встаю с дивана и иду в детскую спальню. Тихо приоткрываю дверь. В комнате горит ночник, поэтому мне хорошо видно, как на кровати ютятся Соня и Лев. Соня лежит под стенкой, а Стельмах – с края, согнув ноги в коленях. И как только поместились?

– Лев, – зову мужа, но он не просыпается и тогда я едва дотрагиваюсь рукой до его плеча. – Лев, просыпайся.

Отреагировав, Стельмах распахивает глаза и смотрит на меня мгновение каким-то пустым взглядом.

– Идём, я тебе в зале постелю. Здесь же неудобно, – предлагаю я, а Лев смотрит на циферблат своих наручных часов и головой качает.

– Домой поеду, – поднявшись с кровати, поправляет сползающее с плеча дочери одеяло, укрывает со всей заботой.

Провожаю Льва. В коридоре, пока Стельмах обувается, я стою немного поодаль, стену подпираю плечом. Смотрю на мужа, ощущая, как накрывает волной грусти. Ничего не могу с собой поделать, тянет к нему магнитом. Хочется подойти сейчас, обнять крепко его за плечи, голову положить ему на грудь и сказать, чтоб не уходил. Никогда больше не уходил!

Но я молчу, потому что все важные слова уже сказаны. Вряд ли теперь можно что-то изменить. Лев никогда меня не любил, а я, оказывается, любила… и до сих пор люблю. Эта любовь не похожа на те первые чувства, когда бабочки порхают в животе, а сердце готово выпрыгнуть из груди. Взрослая любовь иная. Это совершенно другой уровень, какая-то прочная, родственная связь – не по крови, а будто души родные друг другу. Ты понимаешь человека без слов, заботишься о его комфорте, радуешься его победам и сопереживаешь неудачам. Взрослая любовь – это как кислород, не задумываясь, дышишь чувством. Это всё уже безусловно, где-то на подкорке запечатлено.