— Итак, дорогие брачующиеся, вы готовы?
И Амелия убедилась, что отвращение на лице жениха ей не привиделось.
— Бракованные, — ядовито пробормотал он, по-прежнему смотря куда угодно, только не на невесту.
Глаза священника округлились еще больше, а кадык на тощей шее нервно дернулся.
— Дорогие брачующиеся… — тяжело сглотнув, он все же нашел в себе силы продолжить и затянул длинную ритуальную речь.
Амелия волей-неволей вспомнила, как слушала такую речь на своей первой свадьбе, как пыталась вникнуть и понять каждое слово, ища в них потаенный смысл и искренне полагая, что благодаря молитвам священника их союз с Эйданом во что бы то ни стало будет благословлён богами. Бросив взгляд на трость, бессовестно упертую в бок святой богине, она не сдержала усмешки. Бесспорно, с прошлой церемонии ее отношение к вере претерпело значительные изменения.
Как назло, Монтегрейн поднял на нее глаза именно в этот момент, заинтересованно изогнул бровь. И теперь Амелии пришлось отводить взгляд. Она не собиралась вести себя вызывающе и теперь испытывала досаду оттого, что он заметил ее пренебрежительный взгляд на статую. И насмешку — тем более.
— И будут боги оберегать… — заунывно продолжал священник.
Мэл постаралась не вслушиваться и лучше следить за выражением своего лица, считая минуты до окончания монотонной и совершенно бесполезной, по ее опыту, речи. Если боги и существовали, то заботой о тех, кого венчали их именем, явно не озабочивались. Во всяком случае, сама Амелия убедилась в тщетности молитв еще в первые годы брака.
Внезапно в речь священника вклинился требовательный голос жениха:
— Святой отец, будьте так любезны, переходите к «Объявляю вас», мне нужна моя трость!
Голос у него тоже не изменился, отметила про себя Амелия.
— Ты ничего не видела, поняла? Не слышу!
— П-поняла…
Удивительно, она и не подозревала, что запомнила тот вечер и каждую фразу в таких подробностях: точные слова, оттенки голоса.
Тогда Монтегрейн был здорово взбешен и раздосадован тем, что кто-то стал свидетелем его нарушающего все приличия путешествия по балконам. Выходит, сейчас он испытывал те же эмоции? Гнев и досаду? Что ж, теперь Амелия могла его понять: ему навязали жену, кто знает, какими угрозами. Сама она чувствовала лишь усталость и желание поскорее покинуть давно лишенный ее веры храм.
— Возьмитесь за руки, — со вздохом и явным осуждением во взгляде сдался священник.
Жених с видимой неохотой протянул ей раскрытые ладони. Амелия без колебаний вложила в них свои. Как ни странно, неприятных ощущений не последовало, несмотря на то что у него были голые руки, а у нее перчатки из тончайшего кружева. Обычная теплая сухая кожа: не приятно, не противно — терпимо.
Священнослужитель взял с алтаря золотые ленты и шагнул к «забракованным», как очень точно, по мнению Амелии, высказался Монтегрейн. Обвязал ее запястье, отрезал громоздкими ножницами лишнее, повернулся к жениху. Монтегрейну пришлось приподнять рукав, и Мэл заметила след от ожога с внутренней стороны его левого запястья. Как удачно, что она сама надела перчатки. Ее шрамы вряд ли можно было бы счесть за боевые ранения.
— Объявляю вас мужем и женой, — произнес священник едва ли не с таким же облегчением, что все закончилось, как и новоиспеченные супруги. — Можете запечатлеть поцелуй.
Верно, без поцелуя церемония считается незавершенной. Амелия не собиралась спорить, тем не менее внутренне напряглась. Во время их свадебного поцелуя Эйдан целовал ее так, будто собирался разложить прямо перед гостями на алтаре. Будучи наивной дурой, она полагала, что это было признаком неземной любви и нетерпения. Теперь понимала: нетерпения — возможно.