Мэл не старалась догонять, намеренно держалась на расстоянии и просто с удовольствием дышала прохладным утренним воздухом.

В раннем подъеме существует особая магия. Раньше, в детстве и юности, задолго до свадьбы с Бриверивзом, она всегда вставала с рассветом. Заспанные служанки, из-за госпожи вынужденные подниматься в такую рань, всегда качали головами и поражались, когда та успевала высыпаться. Успевала. Потому что ее ждали сад, бабушка, отец, подруги… Потом сад уже без бабушки, но отец и подруги — всенепременно.

Выйдя замуж, Амелия потеряла эту магию утра. А порой и вовсе позволяла себя не вставать с постели до самого ужина. Для чего? Какой в этом был смысл?

Сейчас же Мэл с новой силой ощутила, сколько всего потеряла за годы брака, и ей безумно захотелось это восполнить.

И она поддалась этому желанию — пустила лошадь галопом. Гнеда, как представили ей рыжую молодую кобылку, словно только этого и ждала и с радостью понеслась с холма.

— Осторожно! — раздался в спину окрик супруга.

Мэл не ответила, полностью отдавшись ощущениям — скорость и ветер в лицо.

Тело помнило. Точно знало, когда нужно отклониться назад и погасить толчок поясницей, когда перенести вес тела на стремена, когда наклониться вперед, скользя по седлу, как дышать в ритме движения лошади: в какой момент делать вдох, а когда выдох.

Хотелось раскинуть руки и кричать в полный голос — от переполняющих в этот момент эмоций. Но все же Амелия не рискнула — слишком давно не сидела в седле, и предпочла крепко держатся за поводья.

Наконец, домчавшись почти до самого озера, Мэл придержала Гнеду. Лошадка перешла на рысь, а Амелия обернулась — спутник остался далеко позади. Стало немного совестно — естественно, с его травмой, галопа ему следует избегать. Совестно, но не слишком — ее все еще переполняли эмоции.

Немного подумав, Амелия направила Гнеду в сторону — подальше от раскидистых ветвей деревьев, — чтобы их с лошадкой наверняка было видно с холма. Там они и остались ждать.

— Вы прекрасная наездница, — оценил Монтегрейн, наконец приблизившись. И его взгляд ясно говорил: «Что ж ты притворялась неумехой в прошлый раз?».

Хотя вопрос так и не был задан вслух, она пожала плечами. Тело помнит, ему ли не знать? Иначе почему он сам вечно пытается положить ногу на ногу, а потом вспоминает о своем увечье — уже на середине движения?

— Я бы хотела кое о чем поговорить, — сказала Амелия со всей серьезностью.

Все, шутки и веселье закончились — хорошенького понемножку.

Спутник ответил ей прямым спокойным взглядом.

— Говорите, — таким тоном, будто заранее знал все, что она собирается сказать.

Захотелось поежиться, но Мэл себе не позволила.

Качнула головой в сторону ведущей к деревьям дорожки.

— Может, к озеру? — Сейчас, когда она уже приняла решение, обратной дороги не было, но внутренний, пусть и тщательно контролируемый, страх никуда не делся, и подсознательно хотелось оттянуть минуту истины.

— После вас, — как ей показалось, с ехидством согласился Монтегрейн.

И она первой тронула покладистую Гнеду.

***

— Это плохая идея, — мрачно произнес спутник, когда Амелия спешилась. Она непонимающе обернулась, и тот развел руками. — Я не собирался гулять и не взял с собой трость.

Верно. Мэл досадливо поджала губы. И как она не подумала? Видела же, что Олли забрал трость из рук хозяина и прислонил ее к крыльцу — дожидаться его возвращения.

Тем не менее говорить, сидя на лошади, казалось неправильным.

— Если это не слишком ранит ваше самолюбие, я могу вам помочь, — предложила на полном серьезе.