– Там калорий много, – сказал он. – Кто работает, ему калории нужны. Скажем, примерно в три часа дня, когда у тебя упадок. Нужно что-нибудь питательное, чтобы побольше калорий.

– Чтобы штаны оттягивали, – заметила Алиса. – Тебе калории нужны, как мне… – И она покинула фразу на половине. Алиса была большая ругательница, но главных слов никогда не произносила – только подводила к ним. Она налила из крантика кофе в чашку, толстую плоскодонную чашку без блюдца, плеснула молока и двинула ее через стойку.

Смутно глядя на соблазнительную девушку от кока-колы, висевшую над проигрывателем, Прыщ насыпал четыре ложки сахару и мешал, мешал его, держа ложку торчком.

– Мне бы пирога, – терпеливо повторил он.

– Да на здоровье. Отрасти себе сиденье, как аэростат.

Прыщ взглянул на ладный Алисин зад и быстро отвел глаза. Алиса достала из-за стойки нож и вырезала клин из кокосового пирога. Горка крема оползла и завалила муху. Алиса сдвинула кусок на блюдце и толкнула через стойку. Прыщ напал на него с кофейной ложкой.

– Эти люди еще не встали? – спросил он.

– Нет, но зашебуршились. Кто-то из них извел всю горячую воду. На закусочную ни капли не осталось.

– Это, наверно, Милдред, – предположил Прыщ.

– А?

– Девушка. Наверно, в ванне купалась.

Алиса посмотрела на него в упор:

– Занимайся своими калориями да фантазию свою не особенно распускай.

– А что я такого сказал? Э, тут муха в пироге.

Алиса оцепенела.

– Вчера у тебя в супе была муха. Ты их что, в кармане носишь?

– Нет, правда. Еще трепыхается.

Алиса подошла.

– Убей ее! – закричала она. – Раздави! Выпустить хочешь? – Она схватила за стойкой вилку и раздавила муху вместе с крошками, а потом скинула все в урну.

– А мой пирог? – спросил Прыщ.

– Получишь другой кусок. Не понимаю, почему у тебя всегда мухи. Больше ни у кого.

– Везет, наверно, – вполголоса сказал Прыщ.

– Что?

– Я сказал просто…

– Я слышала, что ты сказал. – Она не выспалась и была раздражена. – Будешь язык распускать – вылетишь отсюда пулей. Будь ты механик-размеханик. По мне, ты просто сопляк. Прыщавый сопляк.

Прыщ сник. Чем больше она распалялась, тем ниже он опускал голову. Он не знал, что сейчас она вымещает на нем самые разные неудовольствия.

– Чего я такого сказал? – оправдывался он. – Пошутить уже нельзя.

Алиса достигла того накала, когда оставалось либо впасть в безудержную истерическую ярость, от которой темнело в глазах и у нее самой, и у всех окружающих, либо поскорее уняться, потому что она уже чувствовала, как у нее распирает горло и грудь. Алиса быстро оценила положение. Оно было напряженным. Автобус должен выехать. Хуан тоже не выспался. Люди, ночевавшие в их постелях, услышат крик и выйдут, и Хуан может ее ударить. Один раз он ударил. Не сильно, но точно и так резко, что она испугалась, не убил ли он ее. А потом, этот черный страх, всегда маячивший на краю сознания, – что он ее бросит. Других он бросал. Скольких – она не знала, он никогда не рассказывал, но такой интересный мужчина не мог не бросать женщин. Все это пронеслось в долю секунды. Алиса решила не впадать в ярость. Она придавила то, что поднималось в груди. Рассеянно отрезала от торта чересчур большой кусок, положила на блюдце и, пройдя вдоль стойки, поставила перед Прыщом.

– Все нервничают, – сказала она.

Прыщ поднял взгляд от своих ногтей. Теперь он увидел, как въедаются исподволь в ее шею морщинки, как припухли нижние веки. Он увидел, что кожа на руках уже не тугая, как у девушек. Он ее очень пожалел. Как ни обделен был Прыщ красотой, он думал, что единственное, чем стоит обладать в жизни, – это молодость, и кто потерял молодость, тот, можно считать, умер. Сегодня утром он одержал большую победу и теперь, видя слабость и нерешительность в Алисе, стал добиваться второй.