Открываюсь ему и впускаю его язык к себе в рот. И правда, вишня. Моя любимая ягода.

Мне сейчас все равно, что я не умею целоваться, просто иду за ним, повторяю его движения. Так нравится то, что происходит здесь, сейчас, между нами.

С каждой секундой его напор становится сильнее. Руки исследуют тело, касаются груди. И… я отталкиваю его, слегка.

Сложно. Пока сложно.

– Кир, не надо, – опускаю взгляд и молю, чтобы отступил.

Не слушает. Целует яростней, как в наказание. Покусывает губы, язык в каждом уголке моего рта побывал. Он ласкал так, что даже не знаешь, как это объяснить.

Рукой шею фиксирует спереди, чуть сжимает. Кислорода поступает меньше в кровь, перед глазами помехи. А я в какой-то эйфории купаюсь.

Другой рукой цепляет край юбки и пальцами перебирает по коже бедра вверх, до резинки трусов. Меня по ощущениям в какой-то эпицентр торнадо увело. Я кружусь вокруг своей оси и в разные стороны, до легкой тошноты и головокружения.

«Там» что-то необычное происходит. Какое-то покалывание, тепло, и … мокро. Это не как в поцелуе с тем актером, это по-другому. Жарче и правильней.

Льну к Киру, грудь стала чувствительной и тяжелой. И мне нравится, как грубая ткань касается ее.

А он все целует и целует. Не останавливается. С какой-то жаждой напал, словно никогда не целовал женские губы. Они же у меня обычные, ничего особенного.

Начинаю какие-то странные звуки издавать, похожие на стон. Он пьет их губами, как свежий воздух после грозы.

Кажется, мы оба немного не в себе. Пугает до каких-то спазмов в сердце, но остановиться невозможно… Я сама уже руками ныряю под его белую футболку и трогаю горячую кожу.

Кир, что ты со мной делаешь?

17. Глава 17.

Кирилл.

Твою ж мать, у нее точно ядовитая слюна. Меня от одного ее вкуса сжимает и разжимает как кистевой эспандер. И мышцы так же затекают, что болеть тело начинает.

В голове проблескивающим мачком только одна, блядь, навязчивая мысль: Хочу, хочу, хочу!

Откажи – озверею и башку сверну. Точно свихнулся с этой козой.

– Кир, остановись, – просит так жалобно, и, сука, на стон ее слова тянут. Аж трясет на десятку по десятибалльной шкале.

Какой на хрен «остановись»?

Рукой грудь сжимаю и шиплю от какого-то поистине детского восторга. Единичка, моя любимая. А сосочки карамельного цвета? Как я и думал?

Целую тонкую шею, остановиться не могу. Какая-то программа в голове, новая, неизученная. Молочного цвета кожа по вкусу на крем-брюле похожа. Это коза будто знала, что я обожаю это мороженое и специально намазалась каким-то кремом.

Пальцами по бедру поднимаюсь. Ноги ее еще эти бесконечные. Член в штанах уже так давит, что в ушах звон от церковных колоколов слышу. Бредятина полнейшая.

Очерчиваю резинку трусов и касаюсь промежности. Пока через ткань. Она мокрая насквозь. Я даже чувствую запах ее возбуждения. Он, блядь, тоже как крем-брюле.

Бдыщ! Бам!

Вспышки от взрывов яркие, а звуки громкие и оглушительные. Меня как наркомана штырит. Самое ужасное, что мой наркотик находится сейчас в моих руках и тоненько постанывает. В сердце булавки вставляют и цепляют больно. Потому что я хочу ее, но не хочу чувствовать то, что со мной сейчас происходит.

Хотя, похуй… Это всего лишь гармоны. Любовь, влюбленность – лишь химическая реакция, биологические соединения.

Целую настойчивей и сильнее вжимаю в стену. Того и гляди трещина пойдет по стене.

Сказал, что будет моей, значит, будет.

– Ты любишь у стены, на кровати? Еще есть диван и кухонная столешница. Выбирай.

Трогаю ее волосы какими-то нервными движения. Поправляю их, за ухо заправляю. Шея, молочная, вкусная. Ее платье валяется в ногах. Она без лифчика, стоит в одних трусиках и жмется, стесняется.