Я не понимаю, почему меня это так бесит, и от этого бешусь еще сильнее.

Мартышка пустоголовая! Никакого инстинкта самосохранения! Неужели ей мама не говорила, о том, что нельзя так себя вести? Нельзя доверять незнакомым людям? Нельзя быть такой…такой… Не знаю какой, но нельзя. Рано или поздно это закончится плохо.

— Все, приехали! — бью по тормозам, останавливаясь возле пыльного заброшенного склада. Слева кирпичная стена, исписанная неприличными словами, справа — металлический забор и поросль кустарника. Идеальное место.

Лера испуганно замирает, и таращится в окно, пытаясь понять, куда я ее привез.

Ну, же! Начинай орать, и требовать, чтобы я тебя отправил обратно!

Она нервно сглатывает:

— Поче…— голос срывается. Она откашливается прежде, чем продолжить, — почему именно здесь?

— Тихо, людей нет. Никто не помешает. Что-то не устраивает? Можем отправиться на центральную площадь. Стекла затонированы, может нас и не рассмотрят. А может и рассмотрят. Хер знает.

— Не надо, — все так же сипло, — здесь останемся.

Зараза.

— Без проблем, — достаю из бардачка презервативы и перекидываю их на заднее сиденье. В зеркало заднего вида наблюдаю за тем, как Вознесенская отползает от пачки в сторону, будто это ядовитая змея. Потом выхожу из машины, зазвязываю галстук, снимаю пиджак и оставляю их на переднем сиденье. Распахиваю заднюю дверь.

Из сумрака салона на меня таращатся перепуганные Леркины глаза.

— Двигайся!

С первого раза до нее не доходит.

— Двигайся, я говорю.

Она поспешно отскакивает к дальней стенке. Я ныряю внутрь, захлопываю за собой дверь.

В салоне такая тишина, что слышно муху, долбящуюся снаружи. Жарко. Внутри, под кожей. Потому что смотрю на эти румяные щеки, на вырез платья, в котором виден верх упругой груди, на острые загорелые коленки и понимаю, что действительно хочу. С самого первого момента, когда увидел, как она танцует в клубе с каким-то ушлепком.

— Раздевайся, — приказываю, попутно расстегивая запонки на рубашке.

Лерка не двигается. Смотрит, не отрываясь, на мои руки и вроде не дышит.

— Время, Лера! Я не могу здесь с тобой полдня торчать. Платье долой.

Дергается.

— Ладно, платье можешь оставить. Вот это на хер, — не знаю зачем, стаскиваю с волос резинку. Непослушные кудри тут же выползают из косы и рассыпаются по плечам.

Ведьма рыжая.

— Трусы снимай!

Она икает и отчаянно трясет головой.

— Что не так? Я готов, — хватаю ее за руку и кладу себе на пах. У меня давно стоит. Наверное, еще с той ночи, когда она обдолбанная спала рядом.

Лера дергается, пытаясь отодвинуться, но я не позволяю:

— В чем дело? Ты же хотела.

Стоит мне разжать хватку, как она шарахается в противоположную часть салона, вжимается в спинку, оголтело глядя на свою ладонь.

— Это называется член, девочка. Не такая уж ты наивная, что этого не знать.

При слове «член» она судорожно хрюкает и зажимает себе рот рукой.

— Да-да, — с улыбкой наблюдаю за ее мучениями, — сейчас задерешь свою юбчонку, снимешь трусы, и я введу его в тебя. Разве не этого ты добивалась?

Ее колотит.

— Ну что, продолжаем? Или по домам? Давай живее, мне некогда.

— Продолжаем, — чуть не плача.

Зараза непробиваемая.

— Как скажешь, — хватаю ее под коленки и рывком притягиваю к себе, опрокидывая на сиденье. Юбка трется по обивке и задирается кверху, открывая белые спортивные трусы. Я люблю черное кружево, но при виде этой скромной невинности, кровь вскипает с такой силой, будто словил внутривенную инъекцию виагры.

***

На какой-то миг даже срываюсь — хватаю за рыжую гриву и к себе, так что впечатывается в грудь и охает. От аромата ее духов по-прежнему штормит. Конфетно-цветочное нечто бьет прямо в цель, заставляя рычать.