— Какая же?

— Обращающиеся за терапией люди приходят не ради удовольствия. Они заново учатся близости, прикосновениям, коммуникации. Ты можешь представить, что чувствует мужик, в недавнем прошлом боец элитного спецотряда, красавец, укладывающий девок пачками, оставшись по пояс парализованным?

— Полагаю, ничего хорошего.

— Вот именно. Но им можно помочь. У меня есть понимание, как.

— А понимание того, что это слишком прогрессивная идея для нашего общества, у тебя есть, а, Давидик?

Гройсман поморщился, потому как понимание было. Он же не дурак!

— Попытаться стоит. Вдруг одобрят.

— У них на нормальную пенсию им денег нет, на реабилитацию. Физическую, заметь, реабилитацию. А ты о духовной… Ага. Держи карман шире.

— Ну, раз так — заворачивай. Накладывай визу. Что ты мне мозги компостируешь, Люб?

— Да вот интересно. У тебя тоже проблемы были? Ну, после ранения… Ты поэтому ко мне охладел?

— Люб, ты сейчас спрашиваешь, не стал ли я импотентом?

— Нет! Я же знаю, что не стал… У нас было. Несколько раз, но всё же…

— Меня то ранение лишило профессии. На фоне этого потери потенции я бы даже не заметил. Правда… Но, насколько я могу судить, этого не произошло.

— Но твои шрамы…

— Шрамы украшают мужчину.

— Или добавляют комплексов.

— Не в моем случае, Люб. Если честно, я даже не понимаю, как так вышло, что мы это обсуждаем, — Гройсман натянуто улыбнулся.

— Не спрашивай, может, это мне нужно было…

— Что?

— Избавиться от чувства вины.

— Ты себя в чём-то винила?

— Хм… Как сказать? Я думала, может, как-то не так отреагировала, когда впервые увидела твою ногу и этим тебя ранила…

Это было так похоже на Любу, что Давид едва не рассмеялся. Надо заметить, в тот раз, о котором Любка упомянула, её реакция и впрямь оставляла желать лучшего. Он потом часто вспоминал её глаза… Мелькнувший в них калейдоскоп эмоций. Ужас, брезгливость, панику… Будь он не таким толстокожим, это и впрямь могло бы стать для него ударом.

— Всё нормально, Люб. Я о той истории и не вспоминаю.

— Правда?

— Ага. И мои шрамы никоим образом не влияют на мою личную жизнь.

— А она у тебя есть?

Он даже рот открыл, так Любка удивила его своим вопросом. А потом в дверь постучали, избавляя его от необходимости отвечать. Стук был настойчивым. Так обычно тарабанили, если что-то случилось. Давид распахнул дверь и отшатнулся, потому что прямо на него шла испуганная соседка с сыном на руках.

— У него температура. Очень высокая. Уже сорок один. И вот, послушай…

Все краски сошли с её лица, и лишь в глазах — он почему-то только теперь рассмотрел их цвет — в избытке была лазурь.

— Задыхается?

— Да. Я боюсь, скорая не успеет.

— Очень похоже на ларингит. Дай его сюда.

Бэлла отдала ему сына, но не сразу. На секунду задержала в своих руках и потом буквально от себя оторвала.

— На твоём лекарственном складе часом нет «Будесонида»? — спросил Давид, доставая из ящика небулайзер.

— Я не знаю… не знаю! Не знаю! Господи… Что мне делать?

— Ты дыши. Остальное я сделаю сам.

— Что сделаешь?

— Кольну «Дексаметазон». Это гормональный препарат, но он абсолютно безопасен при единоразовом использовании. У него нет аллергии на лекарства?

— До этих пор не было.

— Вот и славно… — быстро наполнив шприц, Давид оголил мальцу попку и поставил укол. Плакать у того сил не было. — Сейчас станет получше. Ну что ты? — удерживая ребёнка одной рукой и, сам не понимая, что делает, Давид осторожно отвёл упавшие на глаза Бэлле волосы. Он и думать забыл, что они не одни, когда о себе напомнила Люба.

6. Глава 6

— Ему нужен влажный воздух. У тебя можно отключить вытяжку в ванной? — Бэлла обернулась на звук чужого голоса, запоздало понимая, что они с Гройсманом не одни, что в квартире соседа посторонняя женщина. Не молодая, но вполне ему под стать. Приятная внешне, ухоженная. И дорого, хотя и несколько скучно одетая. Детали Бэлла отмечала краем сознания, и было ей совершенно плевать на то, что она, похоже, помешала каким-то планам Гройсмана и этой женщины. Если надо, она потом ей всё объяснит и попросит прощения. Но сейчас важней всего для неё было здоровье сына.