Потому что он не делал ничего предосудительного.

Харви довольно ухмыльнулся, представив, какие будут лица у этих высокомерных преподавателей, которые говорили, что у него нет шансов сдать экзамены. У этого Стиппеля-ниппеля. И мистера Мэтти.

Странно только, почему отец не попытался связаться с ним, когда открыл конверт. Ну конечно, он же не знал его адреса в Испании. Подлец, мог бы оставить записку. Мог бы сказать что-нибудь приятное, поздравить сына. А может, он не поверил оценкам. Что ж, ему придется в них поверить. Им всем придется в это поверить.

На двери его спальни все еще висела табличка: «ОПАСНО ДЛЯ ЖИЗНИ». Он повесил ее, наверно, лет десять назад. Харви вошел в комнату – все в ней осталось как было, разве что стало немного поопрятней, и это ему понравилось. Он любил, чтобы в комнатах был порядок, чтобы нигде не было пыли, даже в таких местах, где ее не видно. Миссис Мэннингс, домработница, понимала это. Однажды, когда ему было семь лет, он пригрозил ей увольнением за то, что она не стерла пыль с гардероба. Если в комнате, где он находился, было плохо убрано, ему казалось, что к нему прилипает грязь.

Комната была его личным владением – достаточно большая, с потертым красным ковром, который раньше лежал в столовой, с умывальником и окном, выходящим в дальний угол сада и на соседний участок. На стенах – холодные, коричневые с позолотой, полосатые обои, их наклеила мать, когда он уехал в Уэсли: она считала, что они придают комнате «взрослый» вид. На потолке виднелось похожее на летучую мышь пятно от сырости: насколько он помнил, оно всегда было там.

Над его постелью висела черно-белая фотография Джанет Лей в «Психо», лицо ее застыло в ужасе, кровь стекала по кафелю в душевой. Верхний левый угол постера отклеился и свисал вниз.

У окна стоял деревянный стол, на нем – маленький микроскоп, несколько приборов, скелет мыши с крошечной полоской меха на грудной клетке. Одна ее лапка застыла в воздухе, как будто яд, который дал ей его отец несколько лет назад, подействовал на нее, когда она куда-то шла. На нескольких полках выстроились стеклянные банки, в которых плавали в формалине лягушки, мыши, крысы и жуки. На других полках стояли медицинские книги, одни он купил в букинистических магазинах, другие отдал ему отец: «Анатомия» Грэя, «Современная патология» Н. Кирхема, «Медицинский словарь» Чемберса, «Руководство по вивисекции» Каннингема.

На самом видном месте, на комоде, возвышался четырехугольный стеклянный сосуд, поделенный на секции, в котором находились пять человеческих зародышей, свернувшихся, словно они все еще лежали в утробе матери, и для большей наглядности подкрашенных красной краской. Самый маленький – высотой с дюйм, самый большой – четыре дюйма. Их подарили отцу несколько лет назад, а он в конце концов их выбросил. Харви извлек их из мусорного бака.

Смерть всегда зачаровывала его. Ящики письменного стола Харви были набиты вырезками из газет и журналов, запечатлевших смерть, особенно хорошие фотографии помещал «Пари матч», лучшие из тех, что ему приходилось видеть. Его отец думал, что он покупает журнал, чтобы совершенствоваться во французском. Часто там были запечатлены жертвы автомобильных катастроф, изувеченные и покореженные так же, как те транспортные средства, которые их убили. Иногда там попадалась и хорошая фотография убийцы.

Больше всего Харви любил разглядывать толстого пожилого гангстера в костюме-тройке, с цепочкой от часов, рухнувшего в несъеденный обед в ресторане «Ритц». Кровь сочилась из дырки на его виске прямо в бокал, будто его голова была зловещим графином с вином.