«Галлюцинации…»

– …приступы тревоги. Еще пара ночей без сна – и, думаю, я просто сойду с ума.

Бенджамин заключил ее в объятия. Она, дрожа, уткнулась лицом ему в грудь.

– Без проблем, милая, – прошептал он. – Сегодня ночью я встану к Лукасу, если он проснется. И после этого тоже. А ты просто спи. Спи, пока тебе не станет лучше.

Будучи помоложе, Джемма любила повторять, что много сна ей не требуется. Иногда могла не спать всю ночь напролет, чтобы закончить какой-нибудь замысловатый рисунок или прочесть книгу от корки до корки. А потом легко и без всякого напряга провести весь следующий день, чувствуя себя так, словно у нее есть какой-то особый секрет, которым никто из окружающих ее людей не владеет. И продолжая подсчитывать часы, которые провела без сна, – двадцать четыре… двадцать восемь… тридцать три… Каждый из них – новое достижение, ее превосходство над другими смертными, которые по глупости ложились спать каждую ночь, отказываясь от этих драгоценных часов.

А потом она стала матерью.

И сон стал драгоценным ресурсом, который требовалось беречь и по возможности красть. Ложась спать, Джемма уже знала, что, скорее всего, ее сон будет прерван. Несколько раз. И что выспаться ей не светит, даже по выходным. Маленькому мальчику до лампочки, что сегодня суббота. Ему хочется, чтобы его кормили, развлекали и держали на руках в любой день недели. И в любое время. В частности, в шесть утра. А иногда и в половине шестого.

Так что когда Бенджамин и вправду позволил ей нормально выспаться, две ночи подряд, она не восприняла это как должное. Это был подарок, сделавший ее жизнь намного лучше. Мир показался ясней и радостней. Ее тревоги понемногу рассеялись. Галлюцинаций больше не было. Она стала совсем другой женщиной. Все казалось более простым – работа, время, проведенное с Лукасом, даже надоедливые домашние хлопоты. Приготовление праздничного торта на день рождения свекрови внезапно перестало выглядеть чем-то запредельным и исключительным. Она заглянула к Барбаре, и они испекли его вместе, проведя за болтовней и сплетнями весь вечер.

Но Джемма не собиралась игнорировать тревожные сигналы, которые посылал ей мозг. Многолетние попытки подавить прошлое дали обратный эффект. Она поняла, что все-таки придется встретиться с ним лицом к лицу, и начала искать хорошего и доступного по деньгам психотерапевта в округе, предпочтительно женщину. Джемма еще не знала, что ей скажет, – явно нельзя было поделиться абсолютно всем, даже с учетом врачебной тайны. Но, наверное, будет достаточно и того, если психотерапевт поможет ей хоть каким-то образом закрыть вопрос.

После эмоциональных американских горок, пережитых на этой неделе, она была лишь рада пойти на семейный ужин, намеченный на четверг.

– Бенджамин! Джемма! Лукас! – воскликнула Джойс, мать Бенджамина, когда они входили в переднюю дверь. Она всегда так делала, называя по имени каждого, кто входил в дом, словно какой-нибудь лорд-распорядитель на государственном банкете. И расцеловывая каждого в обе щеки – еще одна ее давняя привычка.

– Здравствуйте, Джойс, – улыбнулась ей Джемма. – Торт и фруктовый салат отнести на кухню?

– Да, а картошку можешь поставить прямо на обеденный стол, – ответила та. – Только что звонила Хлоя. Они немного запаздывают.

– Конечно же, запаздывают, – пробормотал Бенджамин.

Это была еще одна давняя традиция семьи Фостер – Бенджамин всегда приходил вовремя, а Хлоя каждый раз опаздывала, и Бенджамин вечно ворчал по этому поводу.

Джемма наслаждалась этими маленькими привычными моментами. Временами ее чувства к родне Бенджамина были сложными. С тех пор как она оставила свою собственную семью, семья Фостер стала для нее чем-то вроде… ну… и вправду приемной семьи