Над узкими улочками нависали широкие балконы из кованного в испанском стиле железа. Флажки и гирлянды, протянутые между домов, трепетали во влажном, медленно остывающем воздухе. От реки тянуло сыростью и тиной, но запах этот перекрывала безумная смесь кухонных ароматов. Столики выставлялись прямо на мостовых, местные кутилы занимали их, умещаясь вдесятером там, где положено сидеть четверке. Звенело стекло, хлопали пробки. Здесь, вдали от туристов, звучали не постылые свинг и диксиленд – здесь рассыпался аккордеонами кадьен зайдеко, а вместо хибби-джиббис звучал хриплый французский, слишком грубый и угловатый для дорогих ресторанов, слишком старомодный для хиппующей молодежи.

– Этот сосунок Лотер сумел-таки купить приглашение в «Chat Noir». Кто бы ни согласился его продать – круглый идиот, потому как молодой Бланже не из тех, кто держит язык за зубами. Он проболтался. Что дает мне повод вывести на сцену вас, мсье Гаспард.

– Мэтр Гаспард, если позволите.

– О, простите великодушно! Так вот, мсье мэтр, Бланже получит свое приглашение в одиннадцать вечера на перекрестке Роял-стрит и улицы Святого Петра. В конверте будет бумага с указанием места и времени. Скорее всего, время будет назначено не позже чем через час от момента передачи, так что не мешкайте…

Гаспард на ходу вскрыл конверт, внимательно изучив его изнутри и снаружи. Никаких пометок и указаний, только небольшой прямоугольник плотного картона с надписью зелеными чернилами:

Он убрал картонку за клапан в рукаве – такие места при обыске осматривают в последнюю очередь. На нем был пиджак «Честерфильд», серый с бархатным черным воротником, не слишком длинный, всего на трех пуговицах – чтобы не стеснять движения. Брюки без модного ныне клеша. Ботинки Челси – простая, но стильная обувь, на Юге почти неизвестная. У него вообще была слабость к британской моде – невзирая на креольские корни. Единственной «американской» деталью были темные очки – квадратные, как у Орбинсона. Мийо носил их почти всегда, независимо от времени суток и погоды. На то у него были свои причины, чисто прагматические.

Не без труда находя дорогу в хитросплетении проулков и переходов, заставленных праздничными столами и перекрытых танцевальными площадками, Мийо спешил на улицу Конти, к особняку Борелло. Полвека назад молодой шеф Жозе Броссард, женившись на богатой девице Розалии, получил этот особняк в приданое, открыв там ресторан. Изысканная кухня и респектабельный ампир вместо модного тогда ар-деко сделали свое дело – заведение быстро разрослось, присоединив несколько соседних построек, в том числе часть имения Гримма.

Сейчас ресторан не работал. Чета Броссард покинула этот мир в шестьдесят шестом, не оставив наследников. Спустя четыре года его выкупила пара итальянцев – Джо Мартелло и Джозеф Сегрелло, затеяв там серьезную и крайне неспешную перестройку.

Трудно сказать, были ли у итальянцев причины обновлять интерьер заведения, но причины не торопиться с этим были точно. Хотя мало кто знал об этих причинах.

Наконец выйдя на Конти, Гаспард перешел на спокойный прогулочный шаг, незаметно успокаивая дыхание. Становилось ветрено и прохладно, к полуночи все это наверняка кончится дождем. Здесь настроение города менялось, и вместо трескучего зайдеко и хриплого диксиленда пульсировал жесткий бит, неведомо каким ветром занесенный сюда из Сан-Франциско. Мощное женское контральто, искаженное рваными динамиками, выплетало свое психоделическое кружево о том, как правда вдруг оборачивается ложью, убивая в тебе радость. Людей вокруг было меньше – это в условиях Марди Гра означало, что толпу не нужно расталкивать плечами. Ресторан Броссарда, двухэтажный особняк в федеральном стиле, стоял молчаливый и темный, ставни плотно закрыты, на дверях подернутый ржавчиной висячий замок. Под трепетный призыв «Поверни! Поверни! Поверни!» от уже свернувших с реальности на шоссе «Память» лос-анджелесских «Птиц» Гаспард нырнул в узкий проулок между домами восемьсот девятнадцать и восемьсот двадцать. На глубине нескольких шагов проход перекрывала узкая решетчатая калитка. Часы Мийо показывали без двадцати минут полночь. Немного рановато, но едва ли тут рассчитывали на абсолютную пунктуальность.