– Лошадь придется оставить, – сказал он ему, – ей все равно не унести нас двоих, а сейчас она без сил. Пусть отдохнет, а потом она сама найдет дорогу к стойлам. Надеюсь только, собаки не тронут ее.

– Хорошо, – кивнул Топорик, – но нам нужно торопиться. Они могут догадаться, что собаки не загрызли нас.

И двое беглых рабов двинулись в ночную степь. Они не чувствовали усталости, переполненные ражем побега, и шли всю ночь, время от времени прислушиваясь к необычному вою. Но то были шакалы. Когда солнце озарило колышущиеся пахучие травы, рыжебородый мужчина и светловолосый юноша добрели до балки и, укрывшись в ее колючих кустах, повалились на землю и забылись, наконец, сном.

Раны Ригзури нещадно ныли, но их нечем было даже перевязать. Топорик промыл их в ручье, из которого они пили воду.

– Держись, брат, – взял он за обгорелое плечо юношу, – теперь не сдохни только, ведь мы уже на свободе…

«На свободе…» – Ригзури поднял серо-голубые глаза к небу. Он потерял сестру, свою честь, лишившись косы, его тело представляло месиво из ран и синяков… Нет, он еще поживет… Он должен жить – ради нее. Он найдет ее и заберет у жрецов, чего бы ему это ни стоило. А косу… Что ж. Ее он потерял заслуженно: не смог сестру уберечь.

Поначалу Римьяна с трудом осознавала, где она оказалась. После всего, что с ней произошло за последние дни, она ждала чего-то ужасного, совершенно не понимая, зачем ее привезли на этот остров посреди бушующих морских вод, о существовании которых ранее она имела весьма смутное представление. Теперь же, проведя на корабле несколько дней, она оказалась в месте, которое также вряд ли могла бы представить раньше – высокое каменное строение, такое же мрачное, как этот остров, окруженный ледяными водами. Все для девушки излучало холод и неприветливость, в отличие от ее родных мест. Она пыталась создать хоть малое ощущение уюта в душе, вспоминая шершавые стволы деревьев, среди которых росла и жила, теплый свет, лившийся на землю через их листву, голоса родных… и среди них голос брата, она видела его добрую улыбку, когда он смотрел на нее… И тогда боль разлуки и отчаянье от того, что она его больше никогда не увидит, накатывались на нее еще более ледяной волной, чем те, что врезались в скалистый берег острова. Она погружалась в туман и оцепенение, эта боль была выше, чем девушка могла сейчас вынести, и разум блокировал чувства.

Однако здесь в Монастыре вовсе не ждали ужасы, как предполагало юное создание. Вместо этого встретившая ее женщина повела Римьяну через ряды арок, потом по длинным каменным лестницам, завивающимся, как домик улитки, и наконец, в башню. Там она открыла одну из узких деревянных дверей и пригласила девушку внутрь. Слегка приклонив голову, чтобы зайти, Римьяна переступила порог и увидела перед собой небольшую округлую комнату, с высоким потолком и длинным стрельчатым окном. В комнате располагалась деревянная кровать с пологом и небольшой деревянный столик и стул с высокой спинкой поблизости к окну.

– Это твоя келья, – сказала женщина. – Я оставлю тебя здесь. Отдохни немного. Я скоро вернусь и отведу тебя к Старшей Жрице. Меня ты можешь звать сестрой Нриттой.

После этих слов женщина сразу же мягко закрыла за собой дверь, и Римьяна осталась одна. Все в том же оцепенении она подошла к окну. Там бушевал ветер, раскачивая кроны кривых разрозненных деревьев, цепляющихся корнями за каменистый склон.

***

Монастырь внутри оказался куда более просторным, чем казался снаружи. Разные части здания соединяли как крытые, так и открытые переходы. Пока по ним девушку вели в центральную часть, где располагалась комната Старшей Жрицы, она увидела, что первый двор был не таким уж внутренним. На самом деле, здание окружало настоящий внутренний двор, наполненный совсем иными деревьями, чем снаружи, – плодовыми. А под ними был разбит огород.