Пятясь потихоньку к двери, старый художник ушел. Вик забрал чемодан и ушел куда-то в глубину квартиры. Мы с Жаком переглянулись и снова захохотали. Истерически.

Через четверть часа мы втроем сидели в кабинете Жака, с мятным чаем вместо коньяка. Вик рассказывал – мы слушали.

– Мама немногое успела мне рассказать до своей гибели… Только общие понятия, без подробностей, и так, чтобы было ясно ребенку. Остальное я добирал сам, на практике. А однажды в интернат пришел странный человек – его взяли ночным сторожем, – его странности мало кого удивляли, воспитанники тоже были не так чтобы нормальные. Он долго присматривался ко мне – для окружающих я мало чем отличался от остальных неполноценных детей, разве что учителя могли бы добавить, что понимаю я слишком много для своего диагноза. А потом он увидел меня с альбомом для рисования. Простые рисунки карандашом редко становятся тенями, которые могут воплотиться, – для этого нужны холст, рама, особое настроение и время… Рама становится как бы воротами в ваш мир. Так вот, он увидел меня с альбомом в руках. И попросил нарисовать собаку, нашу дворовую собаку – ее спускали с цепи по ночам, чтобы неполноценные воспитанники не разбрелись, чего доброго, в приступах лунатизма. Собака была очень умная – на чужого она бросалась не раздумывая, своих просто не выпускала дальше ворот – рычала и хватала за одежду, мордой подталкивая обратно к дверям. Вот эту самую собаку я и нарисовал. Обычным, простым карандашом – даже не цветным. Собака получилась как живая. Захар, а именно так звали ночного сторожа, забрал мой рисунок. И утром мы увидели на заднем дворе интерната, возле будки, две совершенно одинаковые собаки. В подробности никто вдаваться не стал – ну приблудилась и приблудилась, одинаковые и одинаковые – мало ли по городу похожих дворняг бегает. Но собаки оказались похожими только внешне. Наш, умнейший и добрейший пес, был абсолютной противоположностью новенькому. Приблудившийся оказался очень злым и агрессивным, не слушал никого, кроме Захара, и поэтому с цепи не спускался даже ночью. Однажды вечером повариха, как обычно, вынесла собакам остатки немудреного интернатского обеда. Поставила миску и развернулась, чтобы уйти. Но новому псу что-то в ее поведении, видимо, не понравилось, и он кинулся на женщину, та даже крикнуть не успела. Мы играли в мяч неподалеку, а повариха была доброй женщиной – сухарей нам она никогда не жалела, – мой товарищ размахнулся и запустил мячом в собаку. Я схватил метлу, которой Захар мел двор, и бросился отбивать ее, как мог. Удивительно, но мои удары как-то резко поубавили пыл у собаки. С каждым взмахом палки она как будто съеживалась… Когда прибежали взрослые, на собаку никто не смотрел – все пытались помочь бедной женщине. Ну а уж после все решили, что она просто вырвалась из ошейника и убежала. То, что случилось с псом на самом деле, видел только я. Хотя, наверное, не так – произошедшее волновало, видимо, только меня. После моих ударов она стала как будто меньше, а после очередной порции просто испарилась. Стала легким туманом, который вылетел из ошейника. Самое интересное, что странный ночной сторож исчез вместе с собакой. После этого случая я попытался сложить в голове все произошедшее, совместив это с рассказами мамы. И понял, что теория такова – есть хорошие и плохие тени. Выпустить тень в ваш мир могут многие – для этого не обязательно быть мастером, но если тот, кто воплощает тень, к хорошим не относится, то и его воплощение ничего доброго в мир не принесет. Причем воплотить в ваш мир можно любой рисунок – достаточно пары мазков мастера на чужом полотне – и тень готова к новой жизни. А вот убить воплощенную тень невероятно трудно. И вот это уже под силу только мастеру. А отправить тень из вашего мира без возврата может только тот мастер, который когда-то нарисовал ее. Остальные лишь заберут у нее часть силы.