Знают. Обсуждают – даже гадать не нужно, что связывает жену Константина Вольского и Алана Райгерта. И чем они занимаются наверху, да еще и наедине… Это в духе Алана – такая подстава.

За что он наказывает меня? За измены, которые сам придумал?

Глупый…

… — Что ты нашла в нем? Дикаренок какой-то, — шепчет мне на ухо Света, нервно оглядываясь.

Пожимаю плечами, и жду – на пустыре рядом со школой собирается толпа. Драка, на которую слетается воронье. Телефоны готовят, чтобы на камеры снимать грядущее побоище.

Ненавижу такие зрелища, и не пришла бы, если бы не Алан.

— Ариш, пойдем, а? – дергает меня Светка, когда драка уже начинается: Алан против старшеклассника. – Если нас увидит кто-то из учителей – влетит. Родаков вызовут, гулять перестанут отпускать.

— Иди, если хочешь, — бросаю я, не глядя на подругу.

Смотрю лишь на Алана. Всегда лишь на него смотрела…

— Останусь, — дуется Света, а я вздрагиваю – Алан пропускает удар, и из носа хлещет кровь, пачкая его поношенную куртку. – Ты вообще в курсе, что над тобой вся школа смеется? Бегаешь за этим нищебродом, которому ты не сдалась. Может, он вообще гей?

— Может. Мне все равно.

Я лгу – мне не все равно. А Светка права – Алану на меня плевать. Еще до первого класса я за ним гонялась, а когда увидела его в школе – моему счастью предела не было. Алан же меня чурался. Сторонился, как чумную – псих-одиночка.

Он всегда один, а я… я просто рядом.

— Все, побил твой Алан Славика. Давай уже домой, — теряет Света терпение.

Толпа начинает расходиться, и мы с подругой тоже разворачиваемся, но что-то заставляет меня повернуть голову: пятеро друзей десятиклассника-Славы валят Алана на землю, и пинают. Как бы он ни был силен – против пятерых не потянет.

— Перестаньте! – кричу я.

Бегу к вытоптанной множеством ног поляне. Алан отбивается – повалил одного из дружков мерзкого Славы на землю, и молотит. Оба они в крови, и на обоих, не разбирая, сыплются пинки.

— Я милицию вызову! Прекратите!

Только бы не зарыдать. Они же не убили Алана?

— Валим, — бросает один из ублюдков, и поднимает за шкирку своего дружка с земли.

Алан лежит, раскинув руки, и… улыбается. Смотрит в весеннее яркое небо, или это небо смотрит на него? Солнце отражается в капельках крови на его лице, делая их полупрозрачными.

Как малиновый компот.

— Как ты? – опускаюсь я на колени рядом с ним. Руки страшно протянуть, чтобы дотронуться – Алан весь в крови, в ссадинах.

Как же ему, наверное, больно.

— Лучше всех, Снежинка, — вдруг отвечает мне Алан.

Хватает мою ладонь, и подносит к своей щеке. Прикладывает, и жмурится довольно. А меня током прошибает – он впервые сам решился — может, я нравлюсь Алану…

— Что, даже сопротивляться не собираешься? – удивляется Алан.

Пальцы его гладят кожу около резинки трусиков. Приятно так, что дрожь пробирает.

— Буду, — улыбаюсь я. – Только сначала вопрос: это твой дом?

— Мой, — Алан подцепляет трусики, и гладит лобок. – Он тебе понравился?

— Нет. Жуткое уродство, — признаюсь я. – А я так старалась привить тебе чувство прекрасного…

Алан тихо смеется, и от его смеха во мне все обрывается. Слишком редко он эмоции проявлял. Склоняется к моей шее, и целует – на удивление нежно, прихватывает тонкую кожу губами, на вкус пробует. Низ живота ноет, по венам будто текила льется – дурманит.

— Люблю, когда ты честна, — шепчет он. – Вот и займешься домом: три месяца у тебя есть, этого хватит.

Три месяца.

Три чертовых месяца!

Алан прекращает терзать мою шею, поднимает голову и смотрит на меня с ожиданием. Пальцы его, наконец, накрывают клитор, и сжимают. Коротко вздыхаю от простреливающего меня удовольствия, с трудом сдерживая всхлип.