– Приказ был – соблюдать маскировку. – Трифонов начал злиться. – Объявляю тебе…

Он запнулся. Строго говоря, выговор должен был объявлять командир отделения или командир взвода, политработник таких полномочий не имел. По Уставу политрук Трифонов должен сообщить о происшествии командиру взвода. Николай решил, что ограничится внушением.

– Зверев, ты взрослый человек, должен сам понимать, – на языке вертелось хорошее слово, но политруку оно не пристало. – Мне что, тебя к Медведю волочь? Выговор тебе перед строем объявлять?

– Так тут замерзнуть недолго, – угрюмо ответил пулеметчик.

– Ладно, – вздохнул Николай. – А как вообще, киргиз этот, Талгат твой – он… Надежный?

Зверев посмотрел на храпящий ком.

– Он казах, – поправил бывший студент политрука. – Молчун он, слова не вытянешь, но, по-моему, надежный. И оружие знает – он городской, кажется.

– Ну, ладно, я пойду. – Трифонов поднялся с колена, уже собираясь уходить, и вдруг обернулся. – А Берестов что, правда сам немца ножом снял?

– Правда, – гордо сказал Зверев. – Я сам видел, ну, не видел, я за дорогой смотрел. Но Женька, ну, младший сержант Кошелев, видел. А что?

– Да так, ничего, – пожал плечами Трифонов. – Странно только, он не молодой уже, да и сила тут нужна.

– Андрей Васильевич любого молодого. – Зверев сделал неопределенное движение рукой, показывающее, что Берестов любого молодого заткнет за пояс. – А бегает вовсе как конь.

– Надо же…

Трифонов шел, старательно обходя деревья. За ночь лес хорошо присыпало снегом, если случайно стукнуть ствол, все осыплется, и голые ветви будут демаскировать позиции, да и получить мокрый сугроб на голову не хочется. Несколько раз Николая окликали из окопов, но, узнав политрука, пропускали. Костры, у которых грелись бойцы, уже погасили, красноармейцы заняли свои ячейки. Найдя комвзвода-2, Трифонов узнал, что немцы себя пока не обнаружили, зато секреты задержали подозрительных, и теперь Медведев не знал, что с ними делать. Николай решил, что разберется с чужаками сам, старшина не возражал, радуясь, что политрук согласился взвалить этот груз себе на плечи. Задержанных привели в окоп для «максима», тот самый, что напрочь забраковал капитан Ковалев. Сейчас в нем обосновалась сержант Пашина – поскольку батальонный пункт медицинской помощи был далековато, санитарам было приказано тащить раненых сюда, а уж санинструктор решит, в каком порядке эвакуировать дальше.

Подозрительных оказалось двое: первый – парень в красноармейской шинели не по размеру, разбитых сапогах и пахучем вытертом собачьем треухе. На вид ему было лет восемнадцать, он смотрел на всех круглыми, словно мышиными глазами и переминался с ноги на ногу. Второй – крепкий, широкоплечий, в ватных штанах и куртке, добротных меховых рукавицах, в валенках и форменной шапке. Этот глядел спокойно, уверенно, даже как-то оценивающе и вообще как-то сразу Трифонову не понравился.

– Кто задержал? – спросил политрук у Медведева.

– Сержант Зинченко, – ответил комвзвода-2. – Командир второго отделения.

– Они были безоружны?

– Этот, – указал старшина на щуплого красноармейца, – без оружия. У второго СВТ забрали.

– Вот как?

Самозарядная винтовка Токарева встречалась в войсках все реже, ее отдавали самым опытным и прилежным бойцам. Трифонов повернулся к здоровяку:

– Фамилия, звание, часть? – спросил политрук, стараясь, чтобы голос звучал резко, но спокойно.

– Сержант Иванов, стрелковый полк, – ответил задержанный.

Он чуть растягивал слова, так, что ответ, в общем, нормальный, прозвучал почти оскорбительно.