Он кривит лицо и безнадежно мотает головой, но его жалкая попытка продемонстрировать мне глубокое отчаяние нисколько меня не трогает.

 — Ты же знаешь мою Алеську… — поджимает он губы. — Она подаст на развод, запретит видеться с детьми, а я…

— А ты останешься на улице с голым задом, — продолжаю за него.

Пристально смотрю в глаза этой сволочи и с трудом подавляю в себе порыв разукрасить его лживую, продажную рожу.

Но зачем пачкать об него руки и вступать с ним в бессмысленную полемику? Он слишком жалок. И к тому же он сам себя наказал. Как минимум тем, что раз и навсегда потерял в моем лице надежный тыл и всяческую поддержку.

— Мразь ты Казаринов! — брезгливо усмехаюсь я. — Мразь, которая ради денег готова подставить друга.

— Я удалю все, — трясет головой Казаринов. — Клянусь, сейчас же удалю все до единого фото! — Он суетливо достает из кармана мобильник, снимает его с блокировки.

— Ты за идиота меня держишь? — щурюсь я. — Мы же оба понимаем, что они не только в твоем телефоне.

Я протяжно вздыхаю, изрядно подустав от всего этого и перевожу взгляд в лобовое стекло.

— Впрочем, те фото, которые ты достал из сумки, у меня тоже сохранены на нескольких носителях. Один клик — и они улетят твоей жене, — доходчиво разъясняю я, а спустя секунду Казаринов хватает меня за руку.

— Не надо, умоляю! Не отправляй их Алеське! — заикаясь, тараторит он. — Ты же знаешь, что она никогда мне этого не простит.

Я резко отдергиваю руку, и втягиваю носом воздух.

— Если мои фото с Красовской хоть когда-нибудь где-нибудь выплывут, ты теперь знаешь, чем я тебе отвечу, — не глядя на него, говорю я. — А теперь пошел вон. И постарайся сделать так, чтобы я больше никогда о тебе не слышал.

— Олега… — виноватым голосом изрекает Казаринов. — Братан, я…

— В моей семье братьев нет, — отвечаю я и, впившись в него взглядом, киваю на дверь. — Пошел. Вон!

Казаринов, стыдливо опустив взгляд, выходит из тачки.

Я откидываюсь на спинку сиденья и с облегчением выдыхаю. Чувствую расслабление в мышцах, в мозгу, почерневшим от последних событий, мелькают просветы, но почему-то не могу до конца понять свое состояние.

С одной стороны — наболевший вопрос наконец-то улажен, но с другой…

Дерьмово на душе, короче. Очень дерьмово.

Мне точно понадобится немало времени, чтобы реабилитироваться. А еще, что, скорее всего, после этого случая я еще больше перестану доверять людям.

Ведь получается, что каждый из приближенных ко мне может в любой момент воткнуть нож в спину. Тот, кто еще вчера был вхож в мой дом, с кем я сидел за одним столом, кого я собирался позвать в свидетели на свадьбу, сегодня продается ради каких-то жалких бумаг и грозится разрушить мою личную жизнь и карьеру.

Я еще несколько минут перевариваю в голове последние события, привожу себя в чувство и только теперь трогаюсь с места.

По дороге домой меня в который раз посещает одна и та же мысль: и какого черта меня однажды понесло в этот гребаный ГИТИС? Работал бы себе экономистом в какой-нибудь не особо крупной компании, без всяких «а можно селфи?» передвигался бы по городу и не приходил бы в ярость от бесконечного хайпа в мой адрес.

Иногда так и хочется отмотать время назад и прожить годы после окончания школы совсем иначе.

Совсем…

Я уже не раз подумывал над тем, чтобы через пару лет покончить с актерской карьерой и вместе с Аленой перебраться куда-нибудь, где меня никто не знает.

Купить добротный дом рядом с морем и растить в нем наших детей.

Без камер, сплетен, удивленных взглядов прохожих, отчего я порядочно подустал за последние несколько лет.