– Не знаю, на что ты намекаешь, – ответила старуха и, обидевшись, ушла.

«И всем-то я немила, – подумала Эллен. – Ни маме, ни братьям и сестрам, ни дочери не угождаю и никому не приношу радости. С мужчинами и подавно не ладится. На работе тоже переливаю из пустого в порожнее». Унылая, безотрадная рутина: уведомления, открепления, переадресации, выдача паспортов и удостоверений личности, противные пререкания с иностранцами, которые не говорят ни по-немецки, ни по-английски. Недавно пришлось отказать одному в виде на жительство, так он обозвал ее нацистской свиньей – как из ушата окатил. Может, она сама виновата: не проявила достаточного терпения, говорила с бедным парнем раздраженно? Но, в конце концов, ей положено придерживаться правил даже в тех случаях, когда по отношению к ней люди ведут себя не очень-то доброжелательно.

Эллен приняла три таблетки валерьянки с хмелем и легла в постель.

Один из бывших школьных товарищей Маттиаса работал старшим врачом в лаборатории. На какое-то время одноклассники потеряли друг друга из виду, но это не помешало Маттиасу обратиться к нему за консультацией.

Само собой разумеется, он проведет генетический анализ, заверил его врач, который и сам загорелся. Неужто у Маттиаса неприятности с ведомством по делам молодежи?

– Нет, речь идет о выяснении отцовства, и у дела есть свои сложности, – объяснил Маттиас. – В большей степени меня интересует, есть ли у меня сводный брат.

По словам специалиста, процедура займет несколько больше времени, чем предполагал Маттиас, и обойдется ему чуть дороже, чем он рассчитывал, однако нет ничего невозможного. Результаты исследования с большой долей вероятности ответят на вопрос, идет речь о кровном родстве или данный человек не имеет к семье Тункель никакого отношения. Маттиасу было дано поручение обговорить с Гердом сроки.

Через несколько дней оба ехали в автомобиле в лабораторию, чтобы сдать пробы слизистой оболочки рта на ДНК-тест.

– Ведь ты хорошо знаешь Амалию, – начал Герд. – Что ты о ней думаешь?

– Ну, я бы не сказал, что так уж хорошо знаю племянницу. Наша-то дочь постарше и молодыми кузинами никогда не интересовалась, – ответил Маттиас. – Я самый старший из детей, а Эллен – последний, избалованный ребенок. Она моложе меня на целых одиннадцать лет. В детстве мы вместе почти не играли: я обзывал ее заразой, она считала меня заносчивым хлыщом. Ее дочка Амалия – симпатичная девушка, и больше мне нечего сказать.

– Я потому спросил, что Амалия недавно прислала мне письмо с образцами своей слюны, – сказал Герд. – Шутки ради я захватил сегодня коробку, потому что твердо убежден: наша красотка захотела меня провести.

Маттиасу эта мысль тоже не показалась невероятной. Впрочем, идею изучить пробу Амалии он одобрил. Возможно, у него появятся основания доказать сестре Эллен, что ее дочь – тоже проныра и отнюдь не невинный ангелок. С другой стороны, согласится ли лаборатория в принципе исследовать и сопоставлять с другими данными чей-то мазок без требуемых данных об этом человеке?

Врач выслушал историю с пробой Амалии и улыбнулся:

– Технически это сделать нетрудно, но экспертного заключения ты от меня не получишь, и в суде использовать эти данные будет нельзя. Для тебя третью пробу я обработаю бесплатно.

Возвращаясь, братья злорадно потирали руки, предвкушая радость разоблачения.

– Вот удивится Эллен, когда окажется, что проба ее славной дочурки на самом деле от совсем постороннего человека! – сказал Маттиас.

– Разве только сама Эллен не стоит за всем этим, – осторожно усомнился Герд.