План похода «Фрама» на юг был следующий: уход из Норвегии – самое позднее в середине августа. Остров Мадейра должен был быть первой и единственной остановкой. Отсюда курс прокладывался по наилучшему пути для парусника, – «Фрам» не мог считаться иным судном, – на юг через Атлантический океан и на восток через Южный океан к югу от мыса Доброй Надежды и Австралии, чтобы приблизительно к новому, 1911 году пройти через сплошной лед и войти в море Росса.

Операционной базой я выбрал самый южный пункт, до которого можно дойти на судне, – Китовую бухту в великом ледяном барьере Антарктики. Мы надеялись дойти туда около 15 января. Высадив здесь намеченную партию зимовщиков – около 10 человек, материалы для постройки дома, снаряжение и провиант на два года, «Фрам» должен был пройти к Буэнос-Айресу, чтобы оттуда совершить океанографическую экспедицию через Атлантический океан к берегам Африки и обратно. В октябре он должен был снова вернуться в Китовую бухту и забрать там зимовщиков. В то время предположения на этом и останавливались. Дальнейший ход экспедиции мог быть определен лишь позднее, когда будут выполнены работы на юге.

Мои знания о барьере Росса были почерпнуты исключительно из книг, но я изучил литературу об этой области так хорошо и тщательно, что, когда впервые столкнулся с этим могучим массивом, мне показалось, что я знаю его уже много лет.

Взвесив все основательно, я выбрал по многим причинам Китовую бухту местом своей зимовки. Прежде всего потому, что этим путем мы могли продвинуться на юг на судне дальше, чем где бы то ни было, – на целый градус южнее, чем мог надеяться пройти Скотт в проливе Мак-Мурдо, где должна была быть его станция. А это имело очень большое значение для последующего санного похода к полюсу! Другим большим преимуществом было то, что мы оказывались сразу же у места своей работы и, так сказать, прямо с порога могли ознакомиться с положением вещей и видеть ту местность, с которой нам придется иметь дело. Кроме того, я имел право предполагать, что местность к югу от этой части барьера, хотя и удаленной от твердой земли, будет значительно лучше и здесь встретится меньше затруднений, чем на торосистой поверхности вдоль берега. К этому надо еще добавить, что животная жизнь Китовой бухты, судя по описаниям, чрезвычайно богата, а это могло обеспечить нас нужным количеством свежего мяса в виде тюленей, пингвинов и т. п.

Кроме этих технических и материальных преимуществ, которые, по-видимому, представлял ледяной барьер как место зимовки, он являлся также особенно удобным и вполне подходящим местом для изучения метеорологических условий, так как здесь не было никаких помех в виде твердой земли со всех сторон. Тут же на месте лучше, чем где бы то ни было, можно было путем ежедневных наблюдений изучать характер барьера. Такие интересные явления, как движение громадных ледяных масс, зарождение и обвалы (теление) ледяных гор, можно было, разумеется, очень точно изучать именно здесь.

Последним, но от этого ничуть не меньшим, чрезвычайно важным преимуществом было то, что к барьеру всегда относительно легко можно было подойти на судне. До сих пор еще ни одна экспедиция не встретила затруднений, чтобы пройти сюда.

Я знал, что этот план – зимовка на самом барьере – подвергнется резкой критике, как легкомыслие, безрассудная отвага и прочее в таком же роде. Ведь, по мнению всех, барьер здесь, как и в других местах, плавает. Даже побывавшие тут думали то же самое. Описание Шеклтоном местных условий, когда он проходил там, действительно не сулило ничего хорошего. Лед откалывался миля за милей, и Шеклтон возблагодарил Бога за то, что не построил здесь своего дома. Хотя я ставлю Шеклтона, его работу и опыт чрезвычайно высоко, однако считаю, что его выводы на сей раз были чересчур поспешны!