– Одеждой, едой, лекарствами запасся?
– Есть кое-что, всё равно не хватит. Буду добывать. Попробую травами, руками…
– Топливо?
– Буду добывать.
– Отдых, свободное время?
– А! Ничего! Это не главное.
– А что же главное: ни еды, ни лекарств, ни отдыха, работа же тоже бессмысленная!
– Это да… Это есть…
– Может, всё-таки… А? У тебя голова золотая, руки есть, зачем тебе такой эксперимент?
– Это нужно не для меня. Мы когда-нибудь выясним возможности человека или нет? Или будем бесконечно жалеть себя?
– Это ты мне говоришь?
– Извини.
– То, на что ты идёшь, никто не оценит. И дело не только в одежде, еде… На первое время хватит. Но настроение… Подавленность хуже голода.
– Знаю.
– Озябший, подавленный, в поисках пищи, одежды, лекарств, врача, собеседника…
– Это нужно сделать.
– Огонь умеешь добывать?
– Научусь.
– Идём. Я тебе дам своё ведро, спиртовку, противогаз, соль, сахар… Хоть на первое время.
– На первое время…
– Мы тебе оставим спички, потом для очистки воды порошок. Мы уезжаем.
– Да.
– На улице старайся не дышать.
– Хорошо.
– Местные лекарства ни в коем случае.
– Я знаю…
– Ну иди! Мы не забудем тебя.
В Одессе в трамвае:
– Вы выходите на следующей?
– А это тебя не касается!
– Так я выхожу.
– А это меня не касается!
Одесса. Спасательная вышка. По радио всё время говорят: «Шлюпка номер 99, шлюпка номер 99, немедленно вернитесь».
Тут один инструктор другому: «Слушай, у нас же всего 70 шлюпок…»
Тот же голос: «Шлюпка номер 66, шлюпка номер 66, что там у вас случилось?»
В Одессе на толчке идёт, хромает.
– Почему вы хромаете?
– Одна нога короче на пять тысяч.
Она деньги в туфель положила.
Пожар
Лето. Одесса. Аркадия. Жара. И, конечно, горит пирожковая, ибо количество пирожков, жаренных в одном и том же масле, перекрыло все рекорды. Канцерогенные вещества не выдержали своего скопления и взорвались. Пирожки летали, как шрапнель. В белых халатах чёрного цвета суетились пирожковницы и верещали давно забытыми девичьими голосами.
Зрители заполняли первые ряды. Через каких-то 40 минут под овации подъехали пожарные, каждое их движение сопровождалось аплодисментами. Большое удовольствие вызвало сообщение старшего, что у них нет воды, и они под аплодисменты и крики «браво» потащили куда-то шланг. Зрители советовали туда же тащить пирожковую. Наблюдать такую сцену одному было крайне неловко, и народ побежал за женой с криком «подождите секундочку».
Особенно живописен был старший огнетушитель, ввиду жары находящийся в верхней брезентовой робе и чёрных сатиновых трусах «верность». Зрителям импонировали его невысокая скорость и попытки отвернуть вентиль.
Действия пожарных в стороне от огня наконец закончились, и они стали приближаться. На пожаре наступил момент, который так ценят шашлычники: то есть пламени уже нет, угли чуть подёрнуты пеплом. В общем, те, кто жарил на шампурах помидоры и колбасу, облизывались. Когда в стволах появилась вода, уже и угли остыли, и все побежали смотреть, как двое пьяных под ударами волн взбираются на вертикальную скользкую стену.
В Одессе очень благодарный зритель. Что делать, если в городе такая скука, а театр Сатиры себя не оправдал.
Как сказала тётя:
– Все мужчины немного отрицательные.
Настоящий одессит даже пение заменяет жестикуляцией.
Не строй в Одессе надо мной
Нельзя в Одессе строить высотные дома.
Нельзя наши дворы рассматривать сверху.
У нас двор – это семья.
Там свои перемещения, свои переговоры, своя кухня.
Когда двор привык – втащили утром, вытащили вечером.
Кто-то закричал от боли, кто-то – от страсти.